В какое-то лето она уехала отдыхать с ребенком на море, он, как всегда, не поехал: «Работы много, не хочу, сойду с ума». Она давно его не трогала на эту тему – заставишь, потом говна не оберешься от нытья: жарко, холодно… Отравить может своим воем водоемы и нашлет грозу, даже снег может пойти в Африке, если он чего не захочет.
Приехала – все хорошо, а долг супружеский не исполняет, не пьет, какой-то подавленный. Ну пришлось его расколоть. Мялся, а потом показал свой член черного цвета, даже баклажанно-синего. Что за дела? Страшно смотреть. А он, невинно глядя в глаза, поведал, что дверью в офисе ударило, от ветра дверь хлопнула и попала, куда не надо. Слушала она эту песню и думала: «Это ж как надо встать перед дверью, чтобы такое членовредительство свершилось? Какая же сука ему хвост прищемила? Как это можно сделать? Ну точно не дверью. Может, протезом зубным, или плоскогубцами, или губами с пирсингом».
Тогда поверила, а зря.
Она позвонила ему как-то вечером в пятницу – самый опасный день недели для семейного счастья. В этот день все самцы считают, что можно пострелять по чужим тарелочкам и стрельнуть утку или другую бесхозную курицу, быстро поджарить и прийти домой сытым и пьяным.
Звонок ее был безобидным – просто напомнить, что есть еще семья. Он ответил собранно, коротко и не пьяно, что скоро будет дома, но телефон не отключил, и она услышала такое, что привело ее в ступор.
С.С., ее уже неблаговерный, журчал с придыханиями и такие слова с ласкательными суффиксами, каких она не слышала от него никогда, и жарко дышал. ЖСС с удовольствием прослушала двадцать минут эту радиопостановку и стала ждать, когда Ромео придет в отчий дом.
После долгого прощания и коротких проводов он зашел в дом. От него пахло снегом – видимо, у подъезда умылся, чтобы унять волнение и избавиться от запаха чужих духов.
«Явился – не запылился, сука лживая. С ходу бить его нельзя, испугаю детей. Понаблюдаю пока за этим животным. Пусть пока попасется на воле, старый козел. Есть отказался – видимо, нажрался со своей в ресторане. Они в ресторанах питаются, а нам дома сидеть надо, детей воспитывать. Посмотрим, тварь, как запоешь, когда дети заснут».
Он ушел к себе в комнату и захрапел – устал от шашней, от слов и дел своих мерзких.
Пока дети шуршали, она села за стол и потихоньку выпила, пытаясь понять, далеко ли он на старости лет заехал в поисках своей судьбы.
В доме стало тихо, в бутылке осталась только звенящая пустота – она выпила все, чтобы было чем плакать. Совершенно непонятно, что с ним делать. Убить? Но он спит. Как убить человека, который не узнает даже за что? Потом дети. Что с ними будет? Решила отложить до утра, пока он проснется, тогда его пьяной и подлой роже пощады не будет.
