Вторую рюмку он выпил тоже за Машу, с благодарностью, что она у него была и есть, что пожертвовала ему кусок своей единственной жизни, простила, живет с ледяным сердцем и никак не оттает, не дает своему сердцу еще раз открыть дверь – боится, что опять нарвется на чужие препятствия, на стену, за которой пустота. Дверь заперта, ключ брошен в реку, можно нырнуть и поискать в темной воде, но нет сил и желания барахтаться в тине и мусоре прошлого.
За эти три года он виделся с ней всего шесть раз, встречи были короткими и горькими, как горький чай отчаяния, который он пил вместо водки. Они, как правило, долго планировались, часто откладывались из-за нелепых обстоятельств. С.С. раньше нервно ждал, потом перестал ждать. Когда они наконец встречались ненадолго, то возникала дикая напряженность, которую даже алкоголь не брал. Она успокаивала его и уходила с виноватой улыбкой – извинялась, говорила, что ее ждут.
Сначала он орал: «Кто ждет? Кто имеет право ждать?» – но потом успокаивался, напивался один и шел домой ждать следующей встречи, не приносящей ничего, кроме боли.
Ежедневные разговоры с Машей проходили по границе «жарко – холодно». Со временем выработался круг тем, которые были запрещены: нельзя было говорить о прежних чувствах, нельзя апеллировать к воспоминаниям – они толкали в прошлое, а оно закрыто железной дверью, за ним забвение. Что умерло, то умерло, как говорят неделикатные люди, для которых чужое чувство – блажь и слабость. Есть и другая точка зрения, но она непопулярна.
Это танец между огнями, где любое неверное слово обожжет, неверный шаг лизнет языком пламени, и ожог больно напомнит о том, что ушло, растворилось в отчаянии, боли и свинцовой тоске.
Табу иногда нарушалось – или от дождя, бьющего в окна с утра, или от нечаянного взгляда на туфли, купленные вместе, или просто так, когда на душе почему-то черной вуалью лежит серая мгла. И тогда прорывались какие-то слова из прошлого лексикона, такие простенькие, когда на обычный вопрос «Ну как ты?» открывался шлюз и поток слов о том, что с тобой на самом деле, смывал все шутки, которые уже надоели, которыми пытаешься прикрыться, спрятаться за ними, ответить походя, чтобы скрыть настоящую боль.
Каждый из них знал, что ничего не умерло, однако возврата в прошлое нет. Его можно было сымитировать, отпустить вожжи, расслабиться, но потом будет больнее. Перетерпев острую боль, достаточно лишь вспомнить о ней, как опять окажешься на зыбком льду, где айсберг всегда смертельно поразит твой личный «Титаник».
