Однажды мы получили известие о том, что в одной из южных губерний летом 1906 года арестован сельский сход, арестован поголовно — вместе с женщинами, ребятишками, стариками и сельским учителем. Все они были сосланы на Север. В письме, дошедшем до нас нелегальным путем, сообщалось: все арестованные на сходе увезены, в чем были. Ребятишки — в рубашонках, да и взрослые — «во всем летнем», и уж конечно не в шубах и валенках. Сейчас осень, надвигается зима, все сосланные раздеты, разуты. Необходимо срочно помочь.
Мы заметались. Кто собирал верхние вещи и одежду для взрослых, кто валенки, обувь. Нам с Е.И. Фоминой было поручено одеть детей: собрать у «хороших людей» вещи и деньги для покупки необходимых материй — бельевых и платяных.
Нельзя было терять ни дня, ни часу: было уже начало зимы, в Петербурге выпал снег, и по улицам весело побежали санки, а там дети в рваных ситцевых рубашонках!
От этой беды, оттого, что ее надо было избывать так срочно, мы нервничали, выбивались из сил, даже начали ссориться, чего у нас уж вовсе не бывало.
В тот день мы с Е.И. Фоминой с утра рыскали по Петербургу. Заходили в десятки квартир, взбирались и спускались по десяткам лестниц — и все попусту. Нас преследовала невероятная неудача! Мы почти никого не заставали дома, а те, кого и застали, на призыв помочь отзывались очень скудно.
— Рыбаки! — сердилась я. — Горе, а не рыбаки! Сидим на берегу с самого утра, а чего наловили? Трех мух и одну лягушку!
— И ту дохлую… — мрачно поддакивала моя спутница.
Чувствовала я себя в этот день совсем больной, я была беременна, от усталости у меня кружилась голова… Привожу эти подробности — сама понимаю — с невольным желанием хоть немного оправдать мое дальнейшее поведение.
Уже в сумерки, расставшись с Е.И. Фоминой, я направилась к остановке конки, чтобы ехать домой. Шла я гостиным двором — Садовой и Невской линиями — и в витринах магазинов, как назло, как в насмешку, было навалено, лезло в глаза, дразнило меня все то, что было нужно для ребячьего белья и платья! Всякие материи — ситцы, байки, фланель… Сколько из этого можно было выкроить и нашить штанишек, платьиц, рубашонок! Как, наверно, было бы приятно надеть на иззябших детей эти тепленькие, мягкие бумазейки в цветочках, горошках, в полоску, в ягодках-земляничках!
И вдруг словно кто меня толкнул! Не думая, не размышляя (если бы подумала, поразмыслила, то, конечно, никогда не сделала бы этого!), я взялась за ручку двери одного из магазинов и вошла. Это была отчаянность, — пропадай моя телега, все четыре колеса! Ведь люди же они, люди… Неужели не поймут, не помогут?
