«Борьба за души» и другие рассказы | страница 72
Доминиканцы наладили во Фрайштаке «производство чудодейственной сельтерской воды — полное отсутствие вредных микробов гарантировано!»
И опять мы остались с носом. И имел наш аббат видение — св. Юро пришел к нему и сказал: «Не нравится мне больше у реки. Когда Ваг выходит из берегов, приходится стоять по колено в воде и по нескольку дней ждать, пока спадет вода. На старое место хочу!»
Я заметил, что подагры боится всякий.
И опять мы загоревали после торжественного переселения святого. Хоть бы какой зряшный остаток странников приманить…
И вот тут-то я вспомнил про граммофон. Органа У нас нет, так может св. Юро запел бы что-нибудь божественное?
— Ладно, отец Мамерт, покупайте эту дьявольскую штуку, — распорядился отец Иордан, — да прихватите что-нибудь светское. Все-таки в монастыре скучновато…
— Слушаю, ваше преподобие. — И я поехал в Вену покупать пластинки и граммофон.
Был опять какой-то большой праздник, и костел битком набит богомольцами, когда я завел граммофон, спрятанный в нише за статуей св. Юро и занавешенный большим ковром.
Черт его знает, о чем я тогда думал, — голова у меня еще трещала после Вены, — но богобоязненные странники вдруг услышали величественный гимн:
«Нор, mei' Mädrle, hop…»[4]
Честное слово, я не вру: аббат Иордан как подкошенный свалился со своего возвышения, обитого по сему торжественному случаю красным плюшем.
Все-таки для него это было слишком…
Мой друг Ганушка
Наша первая встреча была не ахти какой веселой. Я тогда как раз находился под следствием: на одной уличной демонстрации какой-то полицейский по несчастной случайности свалился головой на мою палку.
В пражской Новоместской тюрьме смотритель Говорка, сущий папаша всем арестантам, поместил меня на время предварительного заключения в отделение так называемых разных элементов. Большей частью то были воры-профессионалы.
Об одном из них, по кличке Ганушка, я тогда еще не знал, что он станет моим другом, пока из глубокого сострадания к моей судьбе он не заявил, что, когда в следующий раз будет коридорным, тайком пронесет мне в суповом ведре сигарку. У него были голубые глаза, добродушный взгляд, улыбчивое лицо. А все эти достоинства таковы, что сразу забываешь про дурацкое общество, которое обязательно скажет, что дружить с вором — неприлично.
Ганушка принес мне сигарку. И Ганушка же растрогал меня своею горестной судьбой.
Последнее дело, из-за которого он сейчас здесь торчал, было необычайно трагическим. Ганушка рассказывал нам об этом на нарах своим тихим, печальным голосом, когда все стихало в коридоре, вечерами длинными и тоскливыми.
