«Пираты, — вспоминал Вел, — решили ограбить певца Ариона, возвращавшегося в родной город, и приказали ему прыгнуть за борт. Арион упросил их разрешить ему спеть на прощание песню. Дельфин, зачарованный мелодией, взял Ариона на спину».
Вел вглядывался в волны со страстной надеждой найти своего спасителя. Дельфины иногда показывали чёрную спину и острый конец плавника. Они описывали вокруг корабля круги. Но им не было никакого дела до Вела и его страданий. Даже дельфины понимали, что им не спасти человека, который прикован к веслу.
«В другой раз, — припоминал Вел, — пиратам попался строптивый купец. Они привязали его к мачте и стали угрожать, что не дадут ему воды, пока он не скажет, где припрятал сокровище. И вдруг вокруг мачты обвились виноградные лозы и спелые грозди повисли над головами разбойников. В ужасе пираты попрыгали в море. Одни считают, что это был не купец, а принявший облик смертного Дионис.[5] Другие — что взгляд купца обладал такой силой, которая могла заставить людей видеть то, чего нет».
Вел не обладал этой чудесной силой, а если бы он её обрёл, что толку? Ему не удастся скрестить с пиратами взгляда. Впереди — потный затылок гребца. Справа — море. О, если бы тело стало таким лёгким, как у чаек, и приобрело бы способность летать.
Об этом можно было только мечтать, зажмурив глаза. Но жгучий удар бича возвращал Вела на скамью, и руки, повинуясь чужой воле, совершали привычный круг — два локтя вперёд и столько же назад до отказа. Тяжела доля гребца!
И всё же чудо — произошло. Может быть, потому, что Вел так в него верил и ждал. У Мессинского пролива за пиратским кораблём увязались две быстроходные триеры. Они шли неотступно, как гончие псы за матёрым волком, готовые вот-вот вцепиться ему в глотку. Всей душой Вел был на стороне преследователей. Его взгляд торопил и подбадривал их, но руки совершали те же привычные движения — два локтя вперёд и столько же назад.
В тот момент, когда кормчий пиратов резко развернул корабль, надеясь ускользнуть от погони, послышался треск… Вел очнулся как после тяжёлого сна. Вещи утратили чёткие очертания и расплывались. Улыбка над чьей-то запрокинутой бородой казалась продолжением шва на туго натянутом парусе. Или, может быть, ему улыбались и парус, и небо, и море, покрытое лёгкой зыбью.
Прошло ещё несколько мгновений, и туман, застилавший глаза, рассеялся. Вел лежал на палубе. Руки его были свободны. Над ним склонилось лицо бородача. Вел хорошо различал морщины на загорелом лбу, родинку на правой щеке, нос, похожий на луканскую грушу, толстые обветренные губы.
