Такова вкратце была история жизни убежденного социалиста, который и не скрывал, что, мечтая о будущей России, мечтает о России социалистической.
Данное обстоятельство, а также отторжение эмиграции «первой волны» ставило его в обособленное положение по отношению к прочим врагам Сталина, особенно к НТС. На почве различия взглядов он не раз и не два сталкивался с Казанцевым, между ними разгорались жаркие споры, однако последний тем не менее не мог не признавать выдающихся способностей Зыкова. Гроте и Дюрксен тоже ценили возможность сотрудничать с ним. Гроте успокоил подозрения СС в отношении того, что Зыков мог оказаться коммунистическим агентом, замечанием на тот счет, что Советы едва ли бы стали задействовать для таких целей политического комиссара еврейской наружности.
Сам же Зыков не признавал, но и не отрицал того, что он еврей. Как-то в компании за карточным столом и выпивкой один из участников игры напрямую спросил его об этом. Зыков задумался, а потом спокойно произнес:
— Не стоит рассуждать о подобных вещах во время игры. Вот доиграем и поговорим.[53]
Он так и не пояснил, какую же игру имел в виду: игру в карты или же другую игру — игру с жизнью и смертью, в которую играл каждый день.
К моменту приезда Власова Зыков находился в Берлине уже несколько месяцев. Обитатели особого изолятора до хрипоты обсуждали возможности свержения ненавистного режима сталинской диктатуры, однако надежды на то, что на них когда-нибудь всерьез обратят внимание, все уменьшались и уменьшались. С появлением Власова стало казаться, что можно будет, наконец, добиться перелома. Сознавая, сколь значительным может стать его выход на авансцену событий, они ожидали его с нетерпением. После же первых бесед с ним никто уже не сомневался, что он обладает качествами, столь необходимыми в создавшемся положении. Пролетарий по происхождению, Власов не был замешан ни в каких неблаговидных деяниях, пользовался популярностью в армии и умел говорить убедительно. Вряд ли самый последний солдат в Красной Армии поверил бы в то, что он стал врагом Сталина из оппортунизма. Власов почти естественно занял место в центре этого небольшого круга обитателей дома на Виктория-Штрассе, хотя поначалу, что характерно, он лишь только слушал и наблюдал.
Но вот, наконец, и он начал говорить — рассказывать о своей жизни, о встречах со Сталиным, о битве на Волхове, в процессе этих бесед как бы отстраняясь от пережитого. Взглянув на перенесенное им другими глазами, он смог трезво оценить опыт, чего был не в состоянии сделать еще несколько недель тому назад. Он без труда сошелся с Зыковым в отношении политических планов. Взаимодействие с этим человеком, знания которого, работоспособность и исключительную одаренность в области пропаганды и психологической стратегии он немедленно оценил, стало для Власова плодотворным во многих аспектах, и при этом оно не вело к умалению его собственных дарований и независимости.
