Власов тем временем пытался разобраться в своих чувствах и мыслях. Он слышал и видел разное и стремился как-то разложить по полочкам противоречивые впечатления. Товарищи по лагерю — вчерашние командиры — рассказывали ему о том, какие вещи творятся в других лагерях для военнопленных. И в то же время он не мог забыть, как великодушно, почти по-приятельски принимал его Линдеманн, и того, свидетелем чего стал в Лётцене и в Виннице. Что же было по-настоящему присуще немцам? Действительно ли они были благородными или только хотели казаться такими? А как же жестокость и притеснения? Было ли это лишь неизбежным злом, которое приносит любая война?
В ходе первой встречи с Власовым Штрик-Штрикфельдт узнал о, так сказать, внешних деталях русской жизни. Услышал о бедности, в которой жили Власовы при царе, о том восторженном энтузиазме, с которым многие встретили революцию, обещавшую повсеместные улучшения, о «зеленой улице», которая открывалась крестьянскому сыну в Красной Армии; режим сделал сына бедняка офицером, помог подняться, ничем не задел его лично. Однако вскоре Штрик-Штрикфельдт почувствовал, что все не так-то просто — этот человек старался не замечать многого, закрывал глаза, поскольку знал, не сделай он так, его карьере, возможно, пришел бы конец. Однако он не забыл того, что, вопреки желанию, видел, но от чего отмахивался, и ад на берегах Волхова заставил его по-другому посмотреть на пережитое. Может статься, он впервые получил возможность додумать многое до конца, и уже потом, под влиянием разговоров с такими же пленными, внутри его произошел перелом — перелом во взгляде на Сталина и на его систему.
Штрик-Штрикфельдту не представлялось важным то обстоятельство, что перелома этого и решения никогда не случилось бы, не будь испытания Волховом и плена. Главное — решение было принято, стало фактом, и он мог положиться на Власова. Теперь надлежало указать выход, показать, как через понимание можно обрести свободу. После дней прощупывания, когда доверительность в их отношениях возросла, Штрик-Штрикфельдт решил, что пора поговорить начистоту, причем так, как он в тот период мог бы говорить не со многими из немцев. Только так, считал он, можно заручиться полным доверием такого человека, как Власов.
Постепенно перед Власовым открывался странный и неизвестный доселе мир. Он вдруг с удивлением обнаружил, что, в отличие от положения на его родине, у немцев не все и не всегда зависело от воли одного-единственного человека, что более или менее открыто можно проводить в жизнь какие-то альтернативные планы, что существовали круги, стремившиеся подтолкнуть Гитлера к действиям, которые они считали правильными и разумными. Но ведь Гитлер тоже был диктатором. Так что же, может быть, этот симпатичный капитан — кандидат в покойники, которого следует сторониться?
