оптимистка, потому что это же
та-ак важно — быть позитивно настроенной.
Не вывернет ли Джульетту наизнанку от девчачьего восторженного визга, что Сильвии та-ак повезло, что у нее така-ая милая-милая-милая семья?
Джульетта хлебнула жгучей жидкости из стакана. Нет, не вывернет. Все лучше, чем дожидаться, когда Сильвия позвонит сама, вся надутая, и заявит, что так и знала, что ее глупый розовый торт оказался настоящей катастрофой, и что ей та-ак жаль.
У Эллы утро тоже не задалось. Каждое утро в школе само по себе было для Эллы ужасным, но сегодняшнее оказалось еще хуже.
Она уже достаточно повзрослела, чтобы понять, что все эти странности за завтраком — нечто необычное, и что такое не происходит ни с кем из ее знакомых. Когда она была маленькая, она не обращала на них внимания, да и случались они не так часто. Так, время от времени что-нибудь исчезало, или летело на пол. Обычно никто ничего не замечал.
Однако, последние несколько часов — просто какое-то нон-стоп-шоу. Этот торт — она же его не трогала! Она призналась в том, чего не совершала, только чтобы отец ее не поколотил. А полеты над кроватью, а каким-то образом сгоревший из-за ее сна ангел!
Мама всему находила разумное объяснение: вот это — звуковая волна, это Фрэнк проказничает, это телефонная компания напутала с линиями…
Когда мать не обращала внимания на такие странности, Элла вздыхала с облегчением. Лучше терпеть безразличие Джульетты, чем по-крупному разбираться с Кеном. Взять, например, этот день-рожденный торт. Если бы его уронила мать, беспорядок бы ликвидировали без всякого шума.
Джульетта выходила из себя, только если ей мешали — например, когда она хочет смотреть телевизор, а ты с ней заговоришь. Тогда с ней действительно трудно было иметь дело. С Кеном — всё по-другому. Он выходил из себя, даже если просто попадешься ему на пути. Лучше всего было держаться от него подальше, если только ты не обязан быть в каком-то конкретном месте — например, за столом, или в своей спальне, когда ему взбредет в голову устроить очередной «рейд за чистоту». Да и там лучше просто присутствовать, не раскрывая рта.
Кен, в сущности, просто считал дочь дурочкой с куриными мозгами. Она почти не разговаривала, а если такое случалось, то говорила едва слышно. И даже ее друзья полагали, что она звезд с неба не хватает. Все говорили, что она малость туповата. Ее лучшая подружка Холли пыталась ее защищать. «Но ведь у нее такие чудесные волосы!» — говорила Холли всякий раз, как кто-нибудь начинал доставать Эллу.
