Дальнейший путь они проделали в молчании. Коробка вдруг показалась Ною ужасно тяжелой. Она давила на руки, будто была сделана из свинца, и не нужно напрягать воображение, чтобы представить, где он был выплавлен.
Давным-давно, когда у Ноя впервые возникли вопросы о мальчиках и девочках, мама рассказала ему о хороших и плохих женщинах. Хорошие жили скромно и честно, берегли себя для будущего мужа, заботились о здоровье и рожали детей в браке. Они не имели тайн и не могли их иметь, потому что любая тайна — от Лукавого.
Плохие женщины — это бездны скверны. Плохие женщины не имели стыда. Они приходили к мужчинам и оставались с ними без обязательств. Они ломали жизнь наивным мальчикам, и могли даже заразить опасной и срамной болезнью — печатью позора, от которой потом не отмыться.
Мама пугала Ноя этими женщинами так, как не пугала чертями и бесами, гвоздями вколачивая в его голову простые постулаты, которыми он должен был руководствоваться, когда подрастет. Ей удалось сформировать у него крепкий стереотип падшей женщины, который вызывал у Ноя лишь отвращение и чувство брезгливости.
Но в этот день стройность его понятий нарушилась. Мамочка не была похожа на падшую женщину, порок не сочился сквозь каждую пору на ее коже, глаза не были наполнены похотью, она не была презираемым изгоем. Она нравилась Ною. Это противоречие буквально разрывало его на части, и он не знал, что сказать.
Лайла была не такая. С Лайлой все было просто и правильно.
Мамочка высунула язык, поймала на него большую пушистую снежинку и засмеялась. Она развела руки в стороны и подняла лицо к жиденькому свету далекого солнца.
— Посмотри, Ной — как хорошо!
Она повернулась и заскользила перед ним плавными, летящими шагами. На фоне темно-фиолетовых туч и бордового солнечного нимба на них, она казалась ангелом, парящем в прозрачном неподвижном воздухе. Она шла по яркому белому снегу и смеялась.
Мамочка открыла дверь и зажгла свет.
— Мы тут! — крикнула она.
Ной вошел в тесную захламленную прихожую и поставил коробку на пол. Здесь пахло теплом и чистым бельем. В конце коридора возникла маленькая, сгорбленная старуха и остановилась, внимательно разглядывая гостей.
— Мам, это Ной, — сказала Мамочка. — Я говорила тебе о нем.
Она стянула перчатки и сунула их Ною в карманы.
— Спасибо за лапы! Раздевайся, у нас тепло.
— Ты голодный? — спросила старуха.
Голос у нее был громкий, скрипучий — он плохо вязался с ее тщедушной фигурой. Ной покачал головой.
