— Все, — сказал ветеринар. Священник кивнул.
— Да, да… Я знал… — проговорил он.
— Я же спас его глаза! — крикнул Макдьюи. — Где твой Бог?
И тут отец Энгус рассердился. Он выпрямился, круглое лицо вспыхнуло, глаза за очками сверкнули гневом.
— Не смей! — воскликнул он. — Будь она проклята, твоя наглость!
— Проклинать вы горазды! — не уступил Макдьюи. — А ты мне ответь!
— Он — Бог, а не твой слуга! — кричал Энгус Педди, наверное, впервые в жизни. — Ты что, хочешь, чтобы Он тебе льстил? Восхищался твоей работой?
— Нет, ты скажи, — орал Макдьюи, — за что вот этому благодарить твоего Бога?
Они препирались прямо над мертвым телом, а старый нищий словно судил их гнев, и прощал его как истинно человеческую слабость. Священник первым пришел в себя.
— Таммас стар, — сказал он. — Он умер мирно. Он умер надеясь. — Отец Энгус поднял голову, и его кроткие глаза глядели так виновато, что друг его вздрогнул. — А ты прости меня, Эндрью.
— Да и я хорош, — сказал Макдьюи. — Разорался над мертвецом, обидел тебя…
— Нет, не меня! — живо откликнулся отец Энгус. — Я не то имел в виду. Ну что ж, мы оба перенервничали, хотя я-то еще на лестнице знал.
С необычайной, нежной осторожностью он закрыл слепому глаза и накинул ему на голову плед. Вдруг он почувствовал, что еще что-то неладно.
— Мэри сидела в приемной, — сказал он. — Вроде, кошка у нее заболела. Что там было потом?
Макдьюи с поразительной четкостью увидел все, о чем начисто забыл. Он даже ощутил сладкий запах эфира и услышал, как беспомощно колотят в дверь маленькие кулаки.
— Пришлось усыпить, — сказал он. — Видимо, менингиальная инфекция. Так верней. Все равно бы не выжила.
Мирное лицо Энгуса Педди стало и растерянным, и суровым.
— Господи, — проговорил он. — Господи милостивый!..
Похоронная процессия двигалась через город к лесу. Прямо за фобом -большой коробкой, обитой изнутри атласом, — шла Мэри Руа, а в гробу на подстилке из вереска лежала, свернувшись как живая, сама Томасина. Ее накрыли вместо флага куском пледа.
Кто-то зааплодировал, но Хьюги дал знак, что еще рано.
— Она не творила зла, не царапалась и не кусалась. Если она ловила мышку, она приносила ее Мэри Руа. Она все время мылась. Мурлыкала она громче всех, вообще — хорошая была кошка. Останки ее — перед нами, но душа ее вознеслась на небо, и сидит там одесную Отца [6], и будет ждать Мэри Руа, чтобы не расставаться с ней во веки веков. Аминь.
Слово это ясно показывало, что теперь речь окончена. Дети захлопали и закричали. Хьюги скромно поклонился и добавил:
