Мама укрыла меня в кровати одеялом и, притворив дверь, вышла из комнаты, когда в квартиру вошел Толя.
— Я все сделала, как ты сказал, — волнуясь, сообщила ему мама. — Мать в магазин пошла, я его увела.
— Где он?
— Лежит, разболелся совсем. Метель на улице, он и так простужен был… Толя, что я наделала! Мать меня уничтожит!
— Он будет с нами, мы это вчера решили. Скандал будет, и не один, но поддаваться не смей. Хватит ребенка калечить. Ты его мать. Почему он должен с сумасшедшими стариками жить?
— Она опять его отнимет. Она придет, я сдамся. Это мы повод придумывали, что денег у нас нет, что пока не расписаны… А я боюсь ее! Я только сейчас поняла, как боюсь! Забирала его, будто крала что-то. Такое чувство, что это не мой ребенок, а чужая вещь, которую мне и трогать запрещено. Она придет, я с ней не справлюсь. Она все что захочет со мной сделает… Толечка, не уходи никуда хотя бы первые дни! Будь рядом!
— Я не только не уйду, я считаю, что и говорить с ними я должен. На тебя они влияют, а я им скажу все, как мы решили. То, что мы расписываемся, им все равно, но теперь я хоть говорить могу. Какие у сожителя права заявлять родителям, что внук с ними больше не живет?
— А я тоже прав не чувствую! Я будто преступление совершила и кары жду. Они меня опять растопчут! Вырвут его, как тогда, пихнут в грудь, и все. А я и слова против не скажу, пойду только слезы глотать…
— Подумай еще раз и скажи мне одно — ты решилась насовсем его взять и отстаивать или думаешь, как получится? Если не решилась до конца, лучше вези обратно прямо сейчас.
— Да он болен совсем, как я его повезу?
— Значит, не решилась… Тогда и говорить нечего. Отдашь, когда поправится, и все. Но скоро он не только бабушке будет говорить, что маму не любит, но и тебе тоже.
— Как?
— Так. Он вчера почти что это сказал…
Я спускался все глубже и глубже. Гладкая белая стена тянулась куда хватало глаз, и я боялся, что ничего не найду. Где же это? Должно быть, здесь… Нет, опять ничего. Никогда, никогда не найду я теперь ту дверь! Что это? Откуда-то сверху донесся телефонный звонок. Я поспешил на поверхность, вынырнул под красное небо и услышал его совсем рядом. Но черные птицы шумели своими крыльями, задевали ими по глазам и мешали понять, где я нахожусь. Я моргнул. Птицы испуганно разлетелись, красное небо лопнуло, и я увидел дверь. Но это не та дверь… Та должна быть в белой стене, а здесь стена голубая и на ней черная, с длинными отростками клякса. Но я слышу голос мамы… Она сказала, что решилась. А мужской голос ответил, что будет тогда говорить. Кто это? Рудик? Звонки прекращаются. Рудик говорит: «Здравствуйте, Семен Михайлович». Дедушка пустил его? А где мама? Что бабушка с ней сделала? Видение двери растворяется в красном небе. Снова слетаются черные птицы. «Он останется у нас, это решено», — доносится из-за шума крыльев голос Рудика, и я опять ныряю на поиски двери, которая мне так нужна…
