"Сколько же можно?" — подумал он в панике. — "Я столько не выдержу, умру как Рафаэль от сексуального истощения." — Мне куда? — спросила Азерникова.
— БЕЗ РАЗНИЦЫ.
Алик с грохотом распахнул дверцы шкафа, вываливаясь на холодный пол, потому что при этих словах Марина пошла прямо. А прямо было окно.
Семнадцатый этаж и никаких шансов на спасение, причем, для обоих. Женщину неминуемо разобьется об асфальтовую площадку внизу, а его ждет тюрьма и надолго.
Столько всего, что хватит на пожизненное заключение в психушке. Голую жертву выбросил в окно, сам весь в сперме. Готовый сексуальный маньяк. Были все шансы не дожить до тюрьмы. Он знал, как с такими поступают в СИЗО. Читал.
Но как ни странно, впервые в жизни ему было наплевать на собственную судьбу. Как и тот Флоров из сна он хотел спасти женщину, а до остального ему не было никакого дела. Пусть судят, за что хотят, лишь бы не погибла такая краса, не превратилась в бесформенный ком на беспощадном асфальте.
Он вскочил и в два совершенно диких прыжка догнал женщину. Впрочем, вмешательства Алика не понадобилось, и благородный порыв пропал втуне.
Уперевшись в подоконник, она сама остановилась.
Алик замер рядом, шумно переводя дыхание и боясь прикоснуться, все-таки он не создан для подобных подвигов. Вернее будет сказано, он не создан для подвигов вообще.
Услышав шаги в коридоре, Алик оглянулся в полнейшей прострации, вот будет делов, когда в комнате, предназначенной для программирования и ничего больше, чем программирование, застанут двух совершенно голых людей.
Не глядя, он протянул руку по направлению к Азерниковой, но, как выяснилось, за это время та решила дилемму и, придвинув стул к подоконнику, вскинула на него ногу и собиралась поставить вторую.
И, надо же так случиться, что рука Алика легла прямиком под ее поднятую ножку, туда, где она соединялась со второй, и там, где притаилось ее главное сокровище.
Когда он, обернувшись, обнаружил свою ошибку, то понял, что никакая сила на свете не заставит его убрать руку. Когда же он наконец ее все-таки убрал, то понял, что опьянел от нахлынувших никогда ранее не испытанных чувств настолько, что уже ничего не соображает и не помнит. Внутри была лишь пустота и невероятная слабость.
— Одевайся и убирайся прочь, — скомандовал он, и она подчинилась уже ему.
Они оделись в разных углах комнаты, точно после посещения общей бани, после чего она выскользнула в коридор, а он рухнул в кресло, спать. И спал до самого конца смены, и как ни странно, никто в комнату больше не зашел.
