— Ну, какие твои проблемы? — Поинтересовался Галузин.
Алик ответил, что, в общем-то, никаких.
— Сердце не беспокоит? У тебя вдавленная грудная клетка, что ведет к недоразвитию правого желудочка сердца. Аномалия ерундовая, с такой до восьмидесяти живут.
— Я согласен до восьмидесяти.
— Ты с такими делами не шути, — сразу посерьезнел Галузин. — Инфаркт и все. Тебе сколько лет? Одного такого на днях привезли, все ребра ему переломали, но так и не откачали. Аж сердце ему порвали.
Ненавижу врачей, подумал Алик. Особенно, реаниматоров.
— Кошмары не мучают?
— Кошмары нет.
— А что мучает? Бабы снятся?
Алик признался, что да. Даже во сне от них спасения нет. Стыдно белье в прачечную относить — ей богу, а стирать самому лень.
— Понятное дело-синдром неутоленного сексуального желания. Бабу тебе надо. Я тебе потом скажу названия надежных контрацептивов. В случае чего, если что подцепишь непотребное, попринимаешь трихонопол.
Хорошо специалистам, никаких проблем, подумал Алик.
— Войну во сне не видишь?
— Какую войну? — Опешил Алик.
— Атомную. Нет? А повторяющиеся, навязчивые сновидения?
Разговаривая, Галузин поглощал безмерное количество пищи и питья. Потом внезапно поумерил свой пыл и сказал:
— Не займешь стольник по-свойски?
У Алика столько не было, и Галузин удовлетворился пятидесятью. Ведь не отдаст, с тоской подумал Алик. Можно было на диск «Пентхауза» разориться. Своих девочек нет, так хоть на чужих полюбоваться.
— Ну, как у вас тут дела? — Вернулась на кухню Наталья.
— Замечательные у нас дела, — ответил за обоих Галузин, хотя Алик с ним был не согласен. — Хорошая специальность у твоего брательника, не то, что у нас, докторов, сплошные нервы.
— Но вам хоть деньги хорошие платят, — осмелился возразить Флоров.
— Деньги — не главное, — нравоучительно и, главное, веря самому себе, сказал Галузин. — Чего-то мы заболтались, а ведь хорошо сидели. Ставь, Наталья, свою тефаль. С тортиком чайку попьем, оченно я твою выпечку люблю, мать твою так.
Наталья сделала вид, что не заметила его грязной брани, а так как мат слышали дети, то и дело выбегающие на кухню, и, почувствовав потребность кому-то сделать замечание, все свое вспыхнувшее раздражение вылила на брата.
— А ты не засиживайся, — напустилась она на Алика. — Иди домой. Тебе засветло надо успеть.
В прихожке он шепнула ему:
— Ну, как тебе Гена?
— А чего он матом ругается?
— Много ты понимаешь! Знаешь, у него работа какая нервная! Давай иди! Ты ногтя его не стоишь.
