Петровская набережная | страница 20

В лесу росла еда. Лейтенант стоял посреди небольшого, учтиво не занятого грибами пространства, а его взвод с первым урожаем (почти все поснимали голландки и собирали в них, как в мешки) столпился вокруг.

— Ну так, — сказал лейтенант, — я такого еще не видел. Кто видел?

Взвод загалдел.

— Сами соберем? — спросил лейтенант.

— Сами! Сами!!!

— Ладно, — сказал лейтенант. — Во всяком случае, попробуем. Значит, так. Грибы — сюда в кучу. Первое отделение — цепью от той сосны.

Скоро всем стало ясно, что собранные грибы из лесу не унести. Лейтенант уже не собирал грибы. Он стоял над катастрофически растущей кучей боровиков и думал. До ужина в лагере оставалось полчаса.

— В шлюпочный брезент? — бормотал Тулунбаев. — Не поднимем… Носилки? Но сколько же здесь носилок… Тышкевич!

Может быть, Вовка был единственным кроме лейтенанта, кто не сошел с ума, увидев столько грибов.

Подтаскивая полную тельняшку белых, Вовка вытянулся перед лейтенантом.

— Тышкевич, выдели-ка кого-нибудь, кто побыстрее, в штаб. Пусть шлют транспорт. Да такого посылай, чтобы объяснить смог. Там ведь не поверят.

И в штабе, конечно, не поверили. Посланный не вернулся обратно. Потом оказалось, что дежурный заставлял его несколько раз рассказывать хохочущим офицерам, как лейтенант Тулунбаев со своим взводом сидит на куче боровиков.

«Хохмач он, ваш лейтенант!» — сказал дежурный. Это был уже не тот, который дежурил в Митино дневальство.

Оставив при грибах охрану, лейтенант со взводом вернулся, опоздав на ужин. Взвод прошел прямо за столы, лейтенант отправился к начальнику лагерного сбора. Машину не дали. Впрочем, ее и не было в лагере, уехала куда-то на станцию. После ужина в лес снарядили лошадь с телегой, на которой возил из оврагов сено камбузный конюх-матрос из вологодских озерных мужиков. Этот же матрос был отправлен и в грибную экспедицию. Ему было приказано, он и отправился. Но то ли не хотела идти привыкшая к флотскому распорядку лошадь, которую вечерами на работу не гоняли, а раз не гоняли, то она, как всякое разумное существо, полагало, что и не должны гонять, то ли не хотел ехать сам матрос, но только двигались они в лес очень медленно. Матрос то и дело останавливался подтянуть подпруги или ослабить их и бурчал при этом лошади на ухо, чтобы она, чего доброго, не подумала, что виновник ее сверхурочной работы — он:

— Ну, добро бы сено.

Или:

— Ну, ногу бы кто-нибудь сломал.

Или:

— Ну, на станцию жену какую встретить.

Подпруга все меняла свой затяг.