И ты в те дни была моей.
Но однажды я перепутаю письма, и отправлю в твоем, уже подписанном конверте, письмо, предназначенное крёстной; в том злополучном письме я бравировал твоей любовью и даже отпускал в твой адрес какие-то, достаточно едкие, шпильки. И ты назло мне выскочишь замуж — за первого встречного.
И всё у нас пойдет прахом.
Я потеряю тебя. Потеряю навеки. Потеряю единственную свою любовь. Потеряю в те дни, когда еще считал, что ты была моей.
Ты пришлёшь мне в казарму свои свадебные фотографии. Пришлешь неожиданно после трех месяцев глухого молчания.
Я два часа просижу с ними в пропахшей ваксой и табачной гарью курилке, с фотографиями, на которых ты была в фате и белом платье, — ты смотрелась сногсшибательной невестой, но, увы, на чужой — на чужой! — свадьбе" — пока до меня не дойдёт, что это всё, конец, и ты теперь уже не моя.
Я вырежу твое лицо из фото, — и с тех пор ношу его в бумажнике, у сердца. В том же кармашке бумажника лежит и моя юношеская фотография, где я с непослушным "ежиком" на макушке и с парашютным значком на лацкане…
И вот мы прожили свои мимолётные, скоротечные жизни. Прожили — порознь. У тебя два сына, которые названы моим именем— "Славой": Вячеслав и Владислав, ("Сла-воч-ка, милый!" — так и звучит, так и звенит в памяти нежный твой голос), А муж, говорят, до того похож на меня, словно бы мой брат. У меня есть дочь, странным образом похожая на тебя, которую родила женщина с твоим именем, а у одной из бывших жён день рождения— в один день с твоим.
Что это, случайные совпадения? Или есть всё же, есть в этом какой-то тайный, непонятный нам, Промысел?
Когда приходится обращаться к Богу, я поминаю тебя наравне с матерью и со своими родными. А недавно случилось быть в старинном монастыре, который зовут "Дивногорьем", и там я заказал молебны — "за упокой" по крёстной и "за здравие"— по тебе. Шесть месяцев будут молиться за ваши души монахи в тех древних, молочно-белых храмах, вырубленных, выскобленных в меловых горах забытыми, безвестными мастерами зодчими.
Да, жизнь покатилась под горку. Уже голова припорошена меловой пылью, а спину позолотил шафран заката. И вот, на исходе земного, бренного пути, я молю Господа, чтоб Он хранил тебя и твоих детей. Я благодарен тебе за то, что узнал когда-то мимолётное, призрачное, недолгое счастье. Узнал, но не понял его и не оценил. В те дни, когда ты была моей.
