Рассердившись за какую-нибудь кривую линию, дяденька приказывал племяннику принесть розог из чулана: "Да смотри, хороших, а не то сам пойду, хуже будет!" Племянник, будто получив приказание принести стакан воды, уходил молча. Сначала он пробовал тронуть своего палача, плакал, кидался перед ним на колени, умолял; но палач медленно ходил по комнате, курил и молчал, не обращая внимания на бедного брата… Бледный и дрожащий мальчик с посинелыми губами продолжал стонать и рыдать, умоляя хоть отложить наказание, но дядюшка молчал. В отчаянии он полз на коленях за дядюшкой и целовал его ноги, -- ничто не помогало!.. И брат, наконец, оставил бесполезные попытки. По первому приказанию он шел к бабушке за ключом от чулана.
– - Что, Федя, разве опять? -- спрашивала она с ужасом.
– - Да, бабушка, онять.
И брат плакал, тронутый ее участием.
– - Да не дам же я ключа… скажи своему злодею!
Но брат умолял ее дать ключ, говоря:
– - Хуже будет, он меня до смерти засечет!
Бабушка сама бежала с ним в кладовую, повторив:
– - Боже мой, боже мой! Вот жизнь-то моя! Ребенка мучат, а я гляди, да еще розги давай… Хуже всякой каторги! -- Достав пучок прутьев, бабушка с внуком начинала выбирать розги.
– - Вот тебе, Федя, хорошая розга, -- говорила бабушка.
– - Что вы, бабушка? -- возражал внук и с испугом отбрасывал жиденький прут, чтоб избегнуть соблазна.
– - Ну, так вот…
– - Нет уж, бабушка, оставьте! Я сам выберу; вы мне даете все жиденькие да сухие…
И он усердно выбирал лучшие прутья.
Дяденька встречал его радостной улыбкой. Сжав чубук в зубах, он брал розги, с любовью осматривал каждую, размахивал ею по воздуху, и розга изгибалась и что-то нежно шипела ему на ухо. Он отвечал ей ласковой улыбкой, будто страстно любимой женщине. Племянник между тем устраивал себе эшафот: он брал доску, клал ее на два стула и укреплял их веревкой, чтоб они не разъехались; потом ложился на доску пробовать ее прочность. Наконец, приготовившись как должно, он ждал пытки, поминутно меняясь в лице… Дяденька медленно ходил и курил… Докурив трубку, он говорил: "Ложись". Вздрогнув и взглянув на суровое лицо палача, племянник молча исполнял его волю, обхватывал доску руками и крепко прижимал ее к сердцу, которое хотело выскочить из его груди и громко стучало в доску, как маятник… Засучив по локоть рукава, разогнув свои члены, палач заносил вооруженную руку…..
Наконец он кричал: "Вставай", а сам шел набивать себе трубку, напевая: "Молодой матрос корабли снастил".
