…Самолет крупно вздрогнул. Звук моторов с натужного, преодолевающего завывания перешел в новую тональность, радостно-облегченную. И самолет, коротенько падая — как со ступеньки на ступеньку, — содрогаясь и временами сильно шарахаясь, будто подвергаем ударам ветра, пошел на снижение.
Чашкин открыл глаза. Светилась надпись про не курить и привязные ремни.
Все, вокруг сидящие, взволнованно шевелились. Внимательно вычисляя, вглядывались в часы.
— До Москвы-то еще час с лишним…
Никто уже не спал. Озирались на соседей. Взглядывали вниз через иллюминаторы. Беспомощно и тревожно были оживлены.
— Чего это они? До Москвы еще час с лишним! — слышалось то там, то здесь.
— Может, чего случилось?
— Это ты брось! Что может случиться?
Однако паника, как легкий сквознячок, уже веяла среди пассажиров.
— Мало ли случаев?
— Брось!
Самолет еще раз шарахнуло, как бы даже в сторону швырнуло. Отчаянно заплакал проснувшийся ребенок. Паникой еще раз — уже свежее — повеяло по самолету.
— Что же это они делают, сволочи?! — бухнул на весь салон отчетливый бас.
Тотчас же — вподхват ему — затараторила женщина, с возмущенными полувзвизгами затараторила что-то привычно-скандальное, в гуле моторов малоразборчивое, неизвестно кому адресованное, но взвинчивающее.
Тут вновь закричал младенец — завизжал! Теперь уже на новой, совсем пыточной, непереносимой ноте.
Тотчас все разволновались.
— Безобразие! — возгласил новый голос.
— Что же это они делают, сволочи?! — вновь гаркнул бас.
Вдруг все, сидящие по левому борту, стали, как по единой команде, склоняться к иллюминаторам, что-то там высматривая. «Мотор…»— послышалось слово.
— Горим, что ль? — шутейно предположил молодой пьяноватый голос. И тотчас стал, видно, расталкивать соседа-приятеля:
— Эй! Кончай ночевать! Горим!
— Го-орим! — с готовностью, с готовой радостью вскричала какая-то бабенка.
На миг все стихли. И вдруг стало слышно, как, не сдержавшись, зарыдала женщина — тихо, но горестно и на весь салон отчетливо.
Тотчас забубнили во множестве голоса — успокаивая, возмущаясь, совестя, но было уже поздно.
Неизвестно откуда, как пожар, раздуваемый уверенным ветром, уже началось: «А-а-а!..» Возникая на скулящих, нудно ноющих низах, возвышаясь к истерическим слезам, пошел от человека к человеку плохо сдерживаемый (хотя пока еще и сдерживаемый) бессловесный вой: «А-а-а-а!..»
Чашкин плохо соображал, что и из-за чего происходит. Но он почувствовал, что и его вдруг мелко заколотило.
