Новопришедшая печально покачала головой.
– - Как, ничего? Ах, безбожная душа!
– - Я его не видала.
– - Александра Ивановна, мать моя,-- побойся бога. Ты меня, бедную старуху, с голоду, что ли, уморить хочешь?
– - Я сделала всё, что могла; я решалась на унижение…
– - И, матушка, что тут за унижение!
– - Я решалась просить милостыни у человека, которого презираю, ненавижу…
– - Ну, что ж дальше?
– - Но бог сам не захотел допустить меня до этого унижения. Он меня не принял и, верно, никогда не примет, потому что велел сказывать, как я догадываюсь, нарочно для меня, что он уехал из Петербурга.
– - Ах, окаянной! Да ты-то чего смотрела…-- И старуха опять с ожесточением напустилась на Александру Ивановну, которую вы, верно, давно уже узнали.
– - Послушайте, Анна Тарасьевна,-- сказала несчастная жертва решительно,-- я долго терпела, теперь не могу терпеть больше. Вы несправедливы, мало того, вы жестоки ко мне. Вы делали меня одну виновницей наших горестей, нашей бедности -- я молчала; вы беспрестанно преследовали меня упреками и бранью -- я терпела. Вы заставляли меня делать больше, чем я могла,-- я не противоречила. Я сносила всё, потому что была действительно виновата, хотя не столько, сколько вы меня обвиняли, но все-таки много, очень много. Я даже радовалась, когда вы терзали мое сердце; для меня тут была сладкая, невыразимая отрада: я чувствовала, что еще в земной жизни начинаю искупать заблуждения неопытной молодости… Но всему есть конец; в сердце человека есть такие струны, которые, когда их неосторожно затронут, нелегко смиряются при всех усилиях воли и разума. Несмотря на ваше дурное обращение со мною, на вашу беспрестанную суровость ко мне, я старалась сколько могла о вашем спокойствии, более своего собственного. Я уже сказала и повторю не без гордости, что, когда я увидела вас плачущую, отчаивающуюся, с трепетом с часу на час ожидающую неумолимой нищеты,-- я решилась на величайшее унижение, какое только для меня возможно в жизни, я решилась принести для вас жертву, более которой я не могла принести ни для кого… Последнее, что оставалось мне в утешение,-- моя благородная гордость, право вечно и самостоятельно презирать низкого виновника моих страданий,-- я и тем решилась для вас пожертвовать… Я решилась преклонить перед ним колена, просить его помощи, просить у него куска хлеба, умолять его… тогда как целый ад в душе моей кипит против этого человека, когда при всех усилиях я не могу даже думать об нем без презрения; тогда как я знаю, что благодеяние его обожжет мою руку, лишит последнего спокойствия мое бедное, убитое сердце… И я решилась на всё это для вас… Не знаю, откуда взялась у меня решимость, но знаю, что если б теперь мне пришлось сделать это -- я бы не могла… О, боже мой! Не мучьте же меня, не язвите упреками, иначе я буду думать, что смирение мое неприятно богу!
