Констанция была для него идеальной спутницей: неглупой, темпераментной, не обремененной предрассудками и личными проблемами. При этом она умела держаться в рамках приличий и – что еще важнее – не была в него влюблена. Он, можно сказать, создал себе имя, годами обхаживая и ублажая женщин, подобных ей. В нью-йоркском обществе за ним прочно закрепилась репутация сердцееда, неотразимого весельчака, всеобщего любимца.
Алекс не страдал тщеславием, но в глубине души признавал, что был, пожалуй, несколько избалован. Он пользовался доверием у мамаш, потому что никогда не покушался на репутацию девственниц: с невинными девушками он был неизменно мил и любезен, а они отвечали тем, что влюблялись в него без памяти. Но он всегда играл по правилам и укладывал в постель только готовых к услугам женушек и вдовушек.
Когда ему придет время остепениться и обзавестись семьей, давным-давно решил для себя Алекс, он поступит мудро и остановит свой выбор на какой-нибудь сногсшибательной юной красотке, впервые появившейся в свете: благовоспитанной, кроткой по натуре, из хорошей семьи, с солидным приданым. Если он в нее влюбится – тем лучше, но он никогда не считал это обязательным условием. Возможно, его рассуждения отдавали цинизмом, но перед глазами у него был один-единственный образец так называемого «супружеского счастья»: его дед и бабка. Такой пример вряд ли мог вдохновить кого бы то ни было на романтические мечтания.
Так на кой черт ему понадобилась миссис Беннет Кокрейн? Она сбивала его с толку, не давала развернуться; все его повадки обольстителя, – безотказные, проверенные временем ходы и приемы – для нее не годились, не имели к ней отношения. Полтора месяца он прожил как монах и даже не пожалел об этом. А впрочем… Алекс запрокинул голову к темнеющему небосводу и рассмеялся вслух – не стоит кривить душой. Конечно, он сожалел. Дня не проходило, чтобы он не думал, как было бы здорово заняться с ней любовью. Однако на этот раз он ясно видел разницу между любовью и хладнокровным обольщением. И хотя он ее страстно желал, ему и думать не хотелось о том, чтобы ее скомпрометировать: она стала ему слишком дорога.
А теперь ко всем его прежним мучениям добавилось еще одно: ревность. Всего несколько месяцев назад ему любопытно было наблюдать за Кокрейнами, видеть их вместе. Но вскоре это зрелище стало его раздражать, а в последнее время сделалось просто невыносимым. Алекс слишком хорошо представлял себе, что делал бы в этот вечер он сам, прямо в эту минуту, если бы Сара принадлежала ему и им пришлось бы разлучиться на полтора месяца. Жуткая картина предстала перед его мысленным взором: обнаженная Сара, сливающаяся в порыве страсти со своим битюгом-мужем. Это было непристойно.
