Херасков вышел из ларька с чем-то поблескивающим, похоже, что с водкой в объеме примерно 0,33 — типа не спалось ему от возвышенных мыслей (иногда, кстати, его прозвище укорачивали до «Хераско» — под таким названием однажды была зафиксирована в качестве коктейля некая особенно невообразимая мешанина напитков, произведенная Херасковым). Теперь он сутуло начал поворачивать на аллейку в сторону дома, я его окликнул, и он подслеповато — у него было примерно минус семь—восемь, если выпуклость линз не преувеличивала — различил меня и даже перешел на нашу сторону.
— Чего это ночью? — осведомился он. — И с этим? — указал он на мальца совсем уж неэтично. — Это что же, твой сын? — тут он даже как бы задумался.
— Да мы собаку ищем, — как-то понуро возмутился мальчонка. — Не видели? Симпсон зовут, лохматый.
— Симпсона я знаю, — кивнул Херасков. — Но давно не видел. Он когда пропал?
— Cегодня-а-а-а, — проныл малец.
— Это не срок, — Херасков неодобрительно помотал головой. — Раньше трех дней беспокоиться не следует. Никогда ни о ком не следует беспокоиться раньше, чем через три дня. На третий день все обычно воскресают, а если беспокоиться раньше, то их отсутствие, которое, очевидно, было им необходимо, будет испорчено теми, кто о них в это время беспокоился.
— Ладно, ты, наверное, прав, — сказал я ему. — Но мы еще в одном месте поищем.
— В каком? — Херасков легко перешел от осуждения к заинтересованности.
— Мне кажется, что около пятнадцатого дома может быть, — сообщил мальчонка.
— А почему именно там? — Херасков проявил уже явную научно-техническую заинтересованность и посмотрел на меня.
Я мог только пожать плечами.
— А там дядька черный живет, — шепотом сказал мальчик и даже оглянулся, — говорят, он животных мучает.
— Не понял, — Херасков отвернул пробку и отхлебнул. — Что, как увидит, так тут же поймает и мучает?
— Он черный такой, с бородой, как Бармалей. Живет на втором этаже. Там на лестнице даже пахнет неприятно.
— Он что, пирожки с котятами делает и в булочной продает? — искренне изумился Херасков. Я же, со своей стороны, понял, о ком идет речь, — в самом деле, этого человека уже давно, лет десять называли Бармалеем, — ровно со времени, как он отпустил черную, лохматую бороду, а его живот перестал быть среднестатистическим объектом. Я даже знал, что фамилия его Распопович, будто серб какой-то. При этом — вот приятные стороны грозного вида — никакими производными от «попы», имевшейся в его фамилии, прозвища не образовывались. «Бармалей» и все тут. Чем он занимался, я не знал — что ли каким-то бухгалтером работал, хотя на попа-расстригу — также присутствовавшего в его фамилии — похож был.
