Присмотревшись, Антон понял, что женщина сравнительно молода, а седина ее не от старости, а как отражение душевной боли и тоски. В этом странном лесу это был первый человек, которого они встретили. Парень двинулся в сторону плачущей женщины, но едва он сделал пару шагов, как скорбная фигура исчезла.
— Ничего не понимаю!
— Я ее уже видел, — почему-то шепотом заговорил Тимофей, — вдалеке, сначала думал, показалось. Здесь же все слышно хорошо, а она появлялась бесшумно неизвестно откуда, решил понаблюдать за ней. А тут она совсем рядом оказалась…
— А чего ты шепотом? — тоже понижая голос, спросил Антон.
— Не знаю, — возвратился в нормальный режим вещания Тимофей, — до того жутко стало…
— Это Белая баба, — разродился молчавший до этого Птах, — говорят, она судьбу предсказывает путникам…. Или плачет…
— А мы тут причем? — недоумевал Антон. — Чем обидели — то? Да мы ее вообще первый раз видим.
— Я не первый, — возразил Тимофей, — и она все время слезы льет.
— А плачет она над теми, кого беда или смерть ждет, — немного подумав, добавил Птах.
Желание продолжать путь совсем пропало, и захотелось оказаться дома, где не было никаких Кащеев, где никого не надо было спасать, где ни надо было никуда идти, где так славно сидеть вечерами в уютном кресле под любимую музыку горячо любимого «Наутилуса» или не менее боготворимого "Пинк флойда", неторопливо потягивая пиво после напряженного рабочего дня.
Возвращаться смысла не было, и друзья, окончательно упав духом, продолжили путь.
Но идти быстро не получалось, на пути вставал искореженный лес. Могучие ели-великаны сменились мертвыми деревьями, которые наклонились навстречу путникам, как будто леденящее дыхание смерти с востока в одночасье согнуло и покорежило пусть мрачный, но зато живой лес. Лес, который пытался сопротивляться, воздвигая на пути злой силы баррикады погибших деревьев.
— Похоже, мы уже пришли, — сказал Антон притихшим Тимофею и Птаху. Они оказались среди абсолютно голых стволов, с которых непонятно как были содраны не только ветви, но и кора.
А среди этого частокола мрачной громадой темнел замок. Сказать, что он был черным, значит, ничего не сказать, бледный свет умирал, касаясь его поверхности.
"Но если я безвестно кану —
Короткий свет луча дневного, -
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?…"
Вспомнил Антон строку из любимого стихотворения сестры. Лучше и не скажешь.
"Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
