Оперотрядники загоготали:
— Попались, Игорь Михайлович!
— Игорь Михайлович, к лицу ль это вам?
Что-то подсказало Игорю сунуть руку под кровать. Он вынул оттуда мрачно блеснувший стволом автомат Калашникова и, ничуть не удивившись оружию, стал расстреливать незваных пришельцев в упор. Пули разрывали тела на куски. Поднялись страшные вопли; оперотрядники бросились вон, дверь предательски не поддалась, заклинило ее, и Игорь добил последнего, уже не улюлюкающего, а катающегося по полу, защищая руками лицо, и молящего о пощаде. В ушах звенело, воняло порохом… Он оглянулся на Наденьку: она сидела, завернувшись в простыню на кровати, усыпанная пустыми гильзами, крепко-накрепко сжав уши руками, с косой, нехорошей улыбкой-гримасой. Он хотел сказать: «Так им и надо», но вместо того заорал: «Что с тобой?!» Она промолвила: «Ты в меня тоже попал…» — и разжала уши. Из них фонтанчиком брызнула яркая девичья кровушка.
— Ну ладно, хватит. Садитесь, — сказал Игорь. — Плохо.
Он высмеял Топоркова за доклад, а затем не спеша, с профессиональной сноровкой уложил отца психоанализа на обе лопатки.
Стрелки часов, как всегда, прилипали к циферблату; в задних рядах, переговаривались, читали постороннее, Надька ковырялась в каких-то тетрадках… Игорь разгуливал вдоль рядов, раздумывая о своем, и говорил об идеологах одного, некогда модного, направления, по инерции еще выдающегося у нас за новинку:
— Они стремятся запугать людей смертью и тем самым отвлечь их от борьбы за прогресс, за социальное равенство… Но это атмосфера искусственной, нарочито созданной паники. Ну кто из нормальных людей, скажите мне, — обратился Игорь к аудитории, и на его лице появилась небрежная усмешка, — боится смерти? Я — нет! Может быть, вы?
Он опять поднял девицу с первого ряда.
— Что вы! — хихикнула девица. Аудитория оживилась: смерти вроде бы никто не боялся. Игорь собрался уже переходить к следующему пункту, когда заметил, что Наденька подняла руку.
— Вы что-то хотите сказать? — спросил Игорь не без удивления: не в ее стиле было тянуть руку на его семинаре.
— Я хочу сказать, — Наденька встала: она была высокой, статной, — я хочу сказать, что я боюсь смерти.
ВСЕ ПОВЕРНУЛИСЬ В ЕЕ СТОРОНУ С ИНТЕРЕСОМ.
— Не понимаю, — опешил Игорь.
— Это очень просто! — воскликнула она, взволнованно улыбаясь. — Живешь себе, живешь, и вдруг: бац! — смерть. Дырка. Пустая дырка. И если подумать об этом более серьезно и более непосредственно, так о прогрессе и позабыть можно… ведь правда же?
