— Придется бегать к Зубину аль, на худой конец, к Фоме — рыжему. Не люблю рыжих, а что делать?
— Будя молоть языком, — оборвал Феодосий — Нашли время чесать языки, нужда в дугу гнет, а они про блуд. Кормите.
Ели шумно, ели долго, набивали животы травой. Запили квасом. Жить можно. Не грех и подремать чуток, кто горазд, а кто хочет говорить о деле — пусть говорит.
— Есть у меня думка шальная, бродяга ту думку заронил, душу сволновал. Бежать нам надо в Сибирь и еще за Сибирь. Там где-то есть Беловодское царство, вольные земли, вольные люди. Земли пустошные, ничейные, знать, наши, мужицкие. Ни царя там, ни разных живоглотов.
— Хэ, спятил, старик, — хохотнула Меланья, — в Сибирь за долги гонят, а он сам готов бежать по сказу бродяги.
— А че, пошли, Меланья, может, хошь раз наемся досыта, — подмигнула Харитинья.
— Я хошь завтра готов чапать, — потянулся Митяй.
— Сиди уж, по дороге свои мосталыги растеряешь, — цыкнула Марфа.
— И все ж подумать надо, мужики и бабы, здесь дожили уже до ручки.
Феодосий долго рассказывал о неведомом царстве, своего добавил, и выходило так, что хоть сейчас снимайся и убегай в ту страну.
— Антиресно, — крутнул лохматой головой Иван.
— Может, и антиресно, но рази можно оторваться от родной земли? Не было бы солоно? Как здесь ни тяжко, но свой дом, свои дороги. Не подходит! — взвился Ефим. Было с чего.
— А может быть, подходит? Подумать надо, — подала свой голос Марфа — Рази здесь мы живем? Не живем, а сырой головешкой шаем.
— Пошли, Ефиме, доделаем мы тебя нашим святым, — захохотала Харитинья.
— Можно и здесь стать святым, молись и бога не гневи.
— Нет, Ефиме, здесь тебе не быть святым, здесь палку брось и в святого попадешь.
На сук села сорока. И ну трещать, свистеть, мешать душевному разговору.
— Киш! Затараторила! Шугните ее, парнишки! — крикнул Феодосий.
А парнишкам того и надо. Надоели им разговоры о нужде, о голоде, бросились гонять сороку. Митяй тоже не отстал. Сорока, разморенная жарой, метнулась в кусты, затем в лесок, на покос. Не отстает ватага. Загоняли сороку, упала в куст. Митяй выхватил ее из куста, шепнул мальцу:
— Сбегай принеси просмоленную веревку, мы ей счас комедь устроим.
Привязали к лапкам кусок веревки, подожгли и под свист, улюлюканье отпустили сороку. И понесла она за собой огонь, понесла пламя. До такою мог додуматься тоже только Митяй. Кругом сушь, одной искры хватит, чтобы сжечь всю округу.
— Ехать надо, — доказывал Феодосий — Терять нам нече.
