Едва начинался ход кеты, к берегам Фудзина поспешали на долгожданный пир медведи, харзы, еноты, выдры и другие обитатели тайги. И тогда мальчишки из Нижних Лужков, дети крестьян-охотников, и среди них Ваня Басаргин, часами наблюдали необычную рыбную ловлю, потешались над тем, как ловко действует у воды косолапый, как ворчит на ворон, прыгающих возле. Потом ребятишки сбрасывали с береговой гальки гнилую рыбу, чтобы запах от нее не относило ветром в деревню.
Они и сами ловили кету, но без жадности — ровно столько, сколько надобилось для семьи.
Порой звери забредали на огороды, и снова радость, игра — выпугивать их оттуда шумом, плясками.
А осенью вокруг Нижних Лужков ревели красавцы изюбры. Близко к себе они не подпускали, но ведь и по голосу можно представить, как выглядит каждый из них. Кто-то из детворы предложил бросить жребий — разыграть изюбрей по голосам. Ване Басаргину достался самый басистый. Он назвал его Яшкой. Три года приходил Яшка к Нижним Лужкам, на четвертый не пришел: замял изюбра царь тайги или подкараулила пуля охотника. Смолкла Яшкина песня, оставив в детской душе тревожною пустоту…
Тайга была первой жизненной школой Басаргина. Второй школой стала далекая, но от этого не менее страшная и опустошительная война с немецкими захватчиками. Ее эхо докатилось и до Приморья…
В двенадцать лет ушел с дробовиком на самостоятельный промысел Ваня Басаргин, старший парнишка в многодетной семье, кормилец ее и поилец. Поселился в поставленной еще дедом ветхой охотничьей избушке. Она покосилась от времени, плохо держала тепло, и все же в ней можно было спрятаться от холода, отдохнуть, обогреться. Чтобы скрасить одиночество, юный охотник приручил мышку-полевку. Она встречала его после блужданий по тайге, ела из рук, забиралась на ночь под рубашку. Ваня подолгу разговаривал с ней. Однажды поделился такой опаской: «Слышь, Поскребушка, набрел я нынче на медведя-шатуна. Метров на тридцать сошлись. Злой зверь, ловушки ломает. Моим дробовиком его не взять. Пришлось криком пугнуть. Ушел-то он ушел, да чует сердце, недалеко. Кабана торкнуть не может, кабы до меня не добрался, а?»
Предчувствие не обмануло мальчика: вновь перехватил его нa таежной тропе медведь-шатун. На этот раз, по всему было видно, отступать он не думал. Пришлось стрелять из дробовика. Убить не убил, а раздразнил до ярости. Теперь медведя ничем не остановишь.
Вспомнил Басаргин, что стоит неподалеку, в Медвежьем ключе, зимовье охотников солдат, и через залвмы, обдирая и без того ветхую одежонку о колючки «чертова дерева», бросился к нему. Бежал и слышал шумное дыхание раненого зверя за своей спиной. Вот и зимовье. Дверь придавлена поленом. Кое-как успел вытащить запорку руками и укрыться в избушке. Но шатун решил не отступать — отчаявшись сорвать дверь, полез, расшатывая бревна, в небольшой оконный проем.
