Пришла смена. Я улегся и спал так же, как спали колосья ржи, кустарники и мертвецы.
Рано утром мы заняли позицию в разрушенной церкви Милеева. Бои бушевали невдалеке от нас. Русская артиллерия расстреливала кучи кирпичей, цемента и пыли — все, что осталось от церкви. Осколки падали вокруг, легкие забивала воздушная масса от пролетающих снарядов. Но мы остались живы. Сражение продолжалось еще четыре дня. Атака русской пехоты, сопровождаемой танками, потерпела неудачу. Наши войска бомбили позиции русских. Затем воцарилось спокойствие. Фронт стабилизировался, наши позиции были заново укреплены оставшимися орудиями.
Мы подошли к южной окраине Милеева. Поблизости у ручья нашли хороший, чистый дом в богатом саду и остановились там. Перед нами раскинулся луг с одинокими деревьями — ольхой и тополями, — примкнувший к лесу. Соседей у нас не было, и только опорные пункты разведчиков отделяли от врага.
Мы вели веселую и беззаботную жизнь, отдыхая после упорных боев. Зарезали корову, ловили и варили кур, жарили картофель, готовили салат из огурцов, ели свежую морковь и играли в карты. После короткого дождя началась тропическая жара. Целыми днями мы обнаженными лежали у ручья. Ночью нас мучили блохи и клопы. Без сна долго валялись на скамьях в жаркой избе, непрерывно чесались и выходили наконец спать под открытым небом, до тех пор пока не просыпались от холода в утреннем тумане, искусанные комарами. Мухи садились на наш хлеб, и лишь с трудом удавалось от них отбиться.
Гроза смягчала свинцовую атмосферу. Густой туман вечером скрывал окружающие поля и рассеивался только в полумраке. Мы выставляли караул, когда снаряды начинали пролетать со свистом над нами и разрываться на безлюдном пространстве.
Этими ночами каждый дымок напоминал мне об опасности и новых приключениях, как будто бы меня встряхивал повышенный электрический заряд той жизни, которая могла иметь место только на войне. Как самый пьяный праздник и самые смелые поступки в мирное время придавали блеск жизни, влияло на меня и колдовство смерти. Она была хорошо знакома мне. Это был ценнейший подарок, фантом, из которого я вырос, как из плодоносящей земли. Он работал во мне и формировал меня как скульптор из мягкого воска. Он давал смысл и присваивал имя вещам, укреплял настоящее, рассеивал ложь и очищал душу от отбросов. И не пугал меня. Я не убегал от него и в то же время никогда так усердно и горячо не любил свою жизнь.
