— Что у вас? — спросил он наконец, разворачивая длинную машинограмму и впиваясь в нее глазами. — Почему не на вахте?
— Вам известно, что произошло с Ильиным? — довольно резко осведомился я.
— Известно, — буркнул Пономарев. — К сожалению.
Вот как? К сожалению? Видно, очень не хотелось ему быть на первых ролях.
— Нет, вам ничего не известно.
— Я бы вам посоветовал думать, прежде чем говорить, Добрынин.
М-да, начало было многообещающим.
— Казимир Михайлович, а вам не попадалась бумага с записью, ну скажем, помехи в секторе СВ-1735, что наблюдалась в 4 часа 39 минут 52 секунды прошлых суток?
Он по инерции развернул, даже выдернул из рулона еще с полметра машинограммы, затем обернулся, затем встал.
— Ну-ка, ну-ка, что вам об этом известно, Добрынин?
— Давайте зададим этот вопрос машине, — предложил я.
— Что ж, — он сформулировал задачу.
— Информационный поток, — сказал приятный женский голос. — Расшифровке не поддается.
— Правильно, — обрадовался я. — Образ трудно закодировать, тем более расшифровать. А несущая частота зарегистрирована, как помеха.
— Погодите, что это мы стоя? — засуетился Пономарев. — Присаживайтесь, Анатолий Иванович, присаживайтесь, вместе подумаем.
Я сел и начал говорить. Но пономаревская реакция оказалась совершенно неожиданной. По мере моего изложения, сопровождаемого достаточно логичными умозаключениями и выводами, полное невыразительное лицо его скучнело и делалось все более и более брезгливым. Наконец, он прервал меня на полуслове.
— Это уже ни в какие ворота, — сказал он нетерпеливо. — Кому-то снятся фантастические сны, а вы это представляете как факт. Несолидно, Добрынин. Да, с Аркадием Семеновичем случилось несчастье, но это не повод для домыслов. Я доложил в Центр, прибудет компетентная комиссия — им и решать данную проблему. А мы давайте не будем.
Во время его речи я потихоньку закипал.
— И на прощание — маленький совет, — подытожил Пономарев. — Ни с кем больше не делитесь этими вашими… измышлениями. Неумно это. Идите и спокойно работайте.
Все, я дошел до точки кипения, но нашел в себе силы выйти спокойным шагом. Черт возьми, Ильин бы меня понял, по крайней мере не стал бы перебивать в начале рассказа. Он уже, кажется, и сам подбирался к отгадке, только другими путями.
Самое скорое — комиссия будет здесь дня через три-четыре, а это просто катастрофически огромный срок. Теперь, когда настало время принятия быстрых и правильных решений, политика нынешнего руководства могла привести к трагедии. Не радовало меня нынешнее руководство станции…
