Макс. Он шутит?
Генри. Да нет, я не о театре. До чего ж актеры чувствительны. Думают, я про них забыл, если на спектакли не бегаю.
Макс (обращаясь к Шарлотте). Я как раз делал Генри выговор, что он к нам носа не кажет.
Шарлотта. Если бы ты эту пьесу написал, тоже сидел бы тише воды, ниже травы. (Обращается к Генри.) Ты, никак, задумал соком меня поить? Номер не пройдет.
Генри. Нет, что ты! Всем шипучего! Кутить так кутить. Сегодня я безрассуден, расточителен, знаменит, влюблен, а на будущей неделе потерплю кораблекрушение и паду жертвой «Пластинок Робинзона».
Макс. Тебя пригласили на радио?
Генри. Да, влип. Держи, любовница. Кстати, как вечерок вчера провели?
Шарлотта. Тоска. Опять притворяться пришлось.
Генри. Ох, и остроумная мне жена попалась. Я про спектакль спрашиваю.
Шарлотта. А я про него и отвечаю. Напрасно я согласилась играть в пьесе Генри.
Макс. А я не напрасно, я доволен.
Шарлотта. Конечно, ты доволен, болван. Ты ж ему не жена.
Макс. А, тогда понятно.
Шарлотта. Видишь, Максу понятно. И он глубоко прав.
Макс. Но я ничего не говорил!
Генри. Ну как все-таки вчера было?
Шарлотта. Неважно. Партер пустоват на две трети примерно. (С наигранной невинностью.) Ой, прости, дорогой, ты о чем спрашиваешь?
Макс (неодобрительно). Шарлотта, ну в самом деле! Все нормально, Генри, честное слово. И смеялись там, где надо – для субботней публики вполне сносно. Ко мне даже после спектакля подходили – мол, сцена примирения очень трогательно вышла. Да, кстати. Они еще сказали – ерунда, разумеется, но лучше я передам тебе… Сдается мне, что они правы… Ну, в общем, текст про японцев и электронные часы публика не понимает… Не ясно, о чем речь. Может, вычеркнем? Ну, на один спектакль, на пробу, а?
Генри останавливает его жестом, точно постовой машину.
Генри. Минутку, Макс. (Обращается к Шарлотте.) Партер на две трети пуст или полон?
Шарлотта бесстыдно смеется.
Шарлотта. Неудачный заход, Макс. (Поднимает бокал.) За заключительный спектакль! Да рухнет «Карточный домик»!
Макс (в ужасе). Шарлотта!
Шарлотта. Тебе хорошо – играешь самого Генри, шампанское попиваешь и текст говоришь лизаный-перелизаный. Он смеется, у него смеются – все там, где надо… А я червяк, наживка для публики. Мои стоны тоже там, где надо. Стоны, охи-ахи, а потом – бац – пол зала застонало и уходит! Любовника-то у нее, оказывается, нет! Они тут же теряют ко мне всякий интерес. Я просто жертва его фантазии: тихая женушка, преданная мужу и работе, с ящичком для рецептов и гордостью с фиговый листок: «Ты переволновался… Очень сочувствую… Еще не поздно сказать что-то уместное…»
