– Что это было? – спросила Аня, которая еще не могла привыкнуть к существованию таких непохожих друг на друга Корниловых.
– Обычная тренировка. Проверка своего кондзё, преодоление собственной слабости, истребление жалости к самому себе, повышение психофизического уровня, тренировка умения идти до самого конца, переносить боль, унижение и дикость человеческих отношений, поиск скрытых резервов, выращивание у себя песьей головы… Ань, я могу еще очень долго перечислять, что дает такая тренировка, хотя все это по-японски называется одним понятием – мэцкей сутеми.
– Мэцкей сутеми, – повторила Аня. – А как ты узнал, что я подсматривала?
– По окровавленному платочку, – утробным голосом произнес Михаил. – Ты подарила Кассио на память мой платочек. Ты перед сном молилась, Дездемона?
– Мне страшно, мавр…
– Вы путешествуете совсем налегке, красавец мой. Куда же вы? Если вам нетрудно, ответьте, пожалуйста…
Дом резко наклонился вперед, как будто его тошнило. Пол стал ускользать из-под ног, как скейтборд. В животе стало щекотно и муторно. Хотелось закричать, но голос пропал. От ужаса Аня так широко раскрыла глаза, что проснулась. И еще долго с непониманием смотрела на стену напротив. Потом разжала руки, намертво вцепившиеся в складки простыни, облегченно выдохнула, расслабилась.
И только тогда поняла, что проспала. Впервые за время супружеской жизни не приготовила Корнилову завтрак и не помахала ему на прощание рукой.
Он же ускользнул бесшумно. Будить ее не стал, потому что вполне был в состоянии сделать все сам. И говорить с утра никакого настроения не имел.
Впрочем, так было всегда. Просто Аня считала, что ритуал есть ритуал. А чем больше ритуалов в семейной жизни, тем она стабильнее. И не обращала внимания на то, что Корнилов с утра всегда спешит. В глаза не смотрит. Отвечает односложно. Зато она его видела. А времени, отпущенного друг на друга, стало как-то катастрофически мало.
Работы у следственных органов было как обычно невпроворот. И Корнилов не уставал иронизировать по поводу ментовских сериалов, в которых на чистеньких и свободных от бумаг столах лежала одна-единственная папка с текущим делом. У Корнилова в работе одновременно было целых восемнадцать.
Утром Михаил убегал. А вечером либо задерживался допоздна, либо проводил нерегулярные тренировки. После того, как измученные ученики разъезжались, Аня еще долгое время приглядывалась к мужу, задавала ему мягкие вопросы из области психологических тестов на вменяемость. А время между тем стремительно шло к ночи. Попытки урвать для общения законные часы заканчивались тем, что засыпали они все позже и позже. И вот количество недосыпа перешло в качество. И Аня просто не слышала корниловского будильника. Или он специально так быстро придушил его трели?
