Самогон разогрел и расслабил, почему-то черные цыганки уже не казались опасностью.
– Почем гадаете?
– По деньгам, милый, по деньгам.
– А у меня и нет наших денег, только франки.
Цыганка внимательно посмотрела на Нила, опрокинула в золотозубую пасть остатки самогона.
– Тебе и так скажу, светлый ты, да и не побрезговал с нами посидеть. Давай руку.
Нил послушно протянул руку, цыганка подперла его ладонь своей – жилистой, с траурной каемочкой ногтей. Глядела долго, пристально.
– Эй, Маша, глянь-ка, – позвала товарку.
Та придвинулась, глянула, свистнула тихонько.
Нилу сделалось не по себе.
– Ну что там, чавелы? Жить буду?
– Будешь, будешь, – рассеянно отозвалась высокая цыганка, о чем-то по-своему зашепталась с подругой. Нил разобрал лишь словечко «штар».
– Четыре, говоришь? Чего четыре? – прервал он цыганский диалог.
Высокая вскинулась, пристально взглянула в глаза.
– Откуда по-нашему знаешь, голубо-глазый?
– Только счет знаю, девонька. До десяти.
– Ох, не прост ты, соколик, не прост. И ручка у тебя непростая… Дорожку видишь? – Она ткнула его в центр ладони. – А складочки поперек? Вот тебе и «четыре». На каждую по жене. Одна была, одна есть, две будут… Одна от Бога, одна от людей, одна от черта…
– А четвертая?
– Сам поймешь, как время подойдет…
– Ну-ну… Еще что-нибудь скажешь?
– Отчего не сказать, красавец, скажу… Кулачок левый сожми-ка. Покажи. Да не так, вот так.
Цыганка перевернула его кулак, посмотрела сверху на «улитку», образованную большим и указательным пальцами левой руки. Задумалась.
– Что? – Голос предательски дрогнул.
– Да оно… как лучше сказать-то… Вроде и беды много будет, да только каждая беда победой обернется. Не бойся ничего, яхонт мой, ангел сильный хранит тебя…
– Да точно ли ангел?
Вырвалось неожиданно, и тут же – чувственным коррелятом сверхчувственно-го! – резким щелчком померкло электричество, перескочив в призрачно-синеватую ночную фазу. Как и у всякого послания свыше, при всей наглядности проявления глубинный смысл допускал, мягко говоря, различные толкования.
– Да будет тьма! – Своей усмешкой Нил перевел мгновение в плоскость обыденного. Потянулся, встал. – Стало быть, пора на боковую… Счастливо вам! Не врите народу-то сильно.
– Мы и так не сильно, устаем по хозяйству, да и мужики наши – не мед. Порядок надо соблюдать…
Цыганки повалились вдвоем на полку, и сразу стало тихо, только сердце в такт колесам отстукивало – увидеть и умереть, увидеть и умереть. «Ну нет, такая музыка мне надоела», – подумал Нил и провалился в сон.
