Ни пожить нам не дает
по-людски, ни кончить с жизнью?
Так томит тоской, глумясь
по несбывшемуся? Тащит
и макает мордой в грязь,
как сухарик в чай горячий?
Стихи Дмитрия Нечаенко запоминаются незаемной образностью, порой каким-то причудливым путем отсылающей к раннему Заболоцкому:
Из "новых русских" шумный кавардак:
три солнцевских бандита да полковник
милиции, качающийся в такт
китайской музычке, из мэрии чиновник
тщедушный, как тибетский капуцин —
вот вся компания, гуляющая с нами
сегодня вечером — как бы бродячий цирк,
мобильными звенящий бубенцами...
а порой — и к позднему:
Читаю "Солнечный удар".
Как трагик, Бунин на портрете.
Весь этот дар, все страсти эти —
давно развеявшийся пар
над пароходиком вдали,
во мгле над летним дачным чаем.
А мы всё так же пьём, скучаем.
От ветра вздрогнув, замечаем:
не лето, а лета прошли.
И нас всё так же разлучает
граница неба и земли.
Впрочем, быть модернистом в эпоху постмодерна — это такой безнадежный консерватизм, который Дмитрий Нечаенко примеряет на себя, будто карнавальную маску:
Ты говоришь: "Я не люблю евреев..."
А ты бы съездил в монастырь Дивеев,
где тишина и в вышине кресты,
а по-над ними небо голубеет —
там нет ни мусульман, ни иудеев.
Приблизительно так.
Борису СПОРОВУ — 70! поздравляем с юбилеем!
ТИШИНА
Кате
Сядь со мною рядом, посиди,
Расчеши мне волосы седые.
Ты сама, родная, посуди:
Сердце надрывается в груди —
Мы теперь уже не молодые.
Осень к нам подкралась невзначай.
Только ты ее не замечай.
К утрене звонят колокола:
Голосистый — давний наш приятель!
Так отложим все свои дела,
Поле перейдем мы до села —
В Братовщине служит настоятель:
Ликом кроток и голубоглаз,
Он наверно молится о нас.
Встанем мы на исповедь к нему.
Может быть, и мне грехи простятся:
Тяжесть я с груди своей сниму,
Лишь тогда глаза и подниму…
Спросит он: "А дети как — постятся?"
И проводит нас коротким взглядом.
И пойдем к причастию мы рядом.
***
Россия не поет, Россия пьет и плачет,
Россия тихо стонет по ночам…
Весь мир о нашей гибели судачит.
О Господи, открой, что это значит?
