Первые признаки болезни госпожи Наталии стали появляться в начале лета. В тот день сирень уступила место розам, а старая дама начала сновать по квартире, словно ища что-то особенное. Она осматривала комнату за комнатой, поднималась по лесенкам в библиотеке, сгибалась в три погибели, чтобы заглянуть под кровать и канапе, приподнимала ковры и скатерти, открывала шкафы, выдвигала ящики комодов, выворачивала карманы и вытряхивала содержимое коробок для шитья, перебирала украшения и старые письма, всматривалась в углы, вздыхала и ломала пальцы. Елена взволнованно следовала за хозяйкой, ей еще не доводилось видеть ее такой, и она не знала, что сказать. Это продолжалось до того момента, пока Наталия Димитриевич не рухнула в плетеное кресло, беспомощно простонав:
— Не хватает одного воспоминания!
— Жалко, конечно... — неловко выразилась девушка.
Однако госпожа Наталия оставалась безутешной. Она непрерывно и монотонно причитала:
— Не хватает одного воспоминания... Не хватает одного воспоминания о моем отце... Как я могла, господи, как я могла его куда-то засунуть... Почему я оказалась такой невнимательной, почему я не могу вспомнить, как называлась книга, которую он читал, перед тем как исчезнуть... Никак не могу вспомнить, если бы я только знала, что было написано на обложке... Я как раз собиралась рассказать вам об этом недавно, на праздник, да как-то не получилось... Все эти десятки лет я знала, а теперь...
С потерей она смирилась, по крайней мере внешне, лишь спустя несколько дней, но вся эта история осталась именно тем, чем она и была, — предвестницей болезни, которая, как стало очевидно, продолжала развиваться. К концу того месяца старая дама черту за чертой забыла лицо своей матери. Фотографии не помогали.
— Это всего лишь картинка, моя мать была красивее, гораздо красивее... — отворачивалась она от десятка альбомов, которые компаньонка разложила на обеденном столе.
Вскоре после этого исчезли воспоминания о почти девяти связанных друг с другом годах. Точнее, о периоде с февраля 1981-го до декабря 1989 года. Госпоже Наталии Димитриевич не удавалось вытащить из этой многолетней пропасти ни одного, пусть даже туманного дня. Пропало все, пропало так, словно ничего и не было, напрасно Елена с точностью часовщика перечисляла события, о которых Наталия еще недавно рассказывала ей во всех подробностях:
— Семнадцатого апреля тысячу девятьсот восемьдесят четвертого, в пять часов вечера, как вы мне говорили, вас навестил профессор Добривой Тиосавлевич, в то время еще только доцент философского факультета, ваш бывший ученик чтения... Вы по этому случаю приготовили чай и бисквиты с лимонной цедрой, от рюмочки вишневой наливки господин Тиосавлевич отказался... По вашим словам, вы разговаривали о книгах, которые были изъяты у вас после войны, он попросил, чтобы вы точно сообщили ему, какие именно каждое название, особенно его заинтересовали тридцать экземпляров одной из них, а именно «Мое наследство», автор Анастас С. Браница... Профессор время от времени тер глаза и повторял: «Занятно! А вы уверены?! Я все самым внимательным образом прочитал, эта часть мне неизвестна! Нельзя ли мне еще ненадолго оставить у себя тот экземпляр, который вы дали мне на время, ведь если я не ошибаюсь, у вас осталось еще два?» И с вашего разрешения он выкурил трубку табака с запахом ванили...
