Просто наскоро освободили часть концлагеря от заключенных и разместили нас в их бараках. Здесь заключенных мы не охраняли.
Служба была чрезвычайно строгой. Здесь, в концлагере Дахау, дивизия СС «Мертвая голова» возникла как самостоятельное моторизованное воинское соединение. Но должно ли при этом указываться в качестве места рождения нашей дивизии Дахау и именно концлагерь?
И еще одно: череп на наших петлицах — теперь уже полтора года считавшийся нашей эмблемой — в будущем будет служить в том же качестве и охране концлагерей. Как в будущем можно будет тогда отличить концлагерную охрану от боевых частей? Этому обстоятельству тогда мы совершенно не придавали значения, не понимая, что с этим связано. За исключением одного шарфюрера резерва, по гражданской специальности адвоката, об этом, в общем-то, никто и не разговаривал.
— Гиммлер все это нам устроил!
Это был еще один минус для шефа всех СС. Кому от этого стало хуже? Нам он и так не нравился.
Формирующаяся дивизия была пополнена большим количеством резервистов. Этих людей, служивших раньше и преуспевших в гражданских профессиях, назначали преимущественно на должности, где они могли лучше всего применить свои профессиональные знания и опыт. В дальнейшем они принесли дивизии большую пользу. Они работали поварами, портными, сапожниками, водителями транспортных машин, канцелярскими и административными служащими, в то время как молодежь преимущественно занимала строевые должности в боевых частях. Мы, молодежь, многому учились у
«стреляных воробьев» и благодарили за знания, которые бы не получили ни от кого.
Снова переформировывали уже существующие части и подразделения, подыскивали добровольцев в тот или иной род войск, должности сокращались, создавались, занимались и вновь сокращались. После того как организационно-штатные мероприятия временно затихли, постепенно сложился новый облик дивизии. Со старыми товарищами меня разлучили. На их место пришли новые. Из прежних, что были во времена рекрутчины в Ораниенбурге, со мной не осталось никого.
Из 1-й роты меня перевели в штаб батальона. Причиной этому послужило то, что я не понравился новому командиру роты. Мы сразу с ним не сошлись. Я в нем видел не предводителя своих подчиненных, а новый тип беспощадного представителя «расы господ». Его лицо отражало грубую жесткость и ум. За какую-то мелочь он устроил мне ужасный разнос перед строем. На следующее утро, когда он обратился к роте с приветствием: «Хайль Гитлер, рота!» и она в ответ ответила обычное краткое: «Хайтлер!», я, стоявший в первой шеренге, остался с упрямо сомкнутыми губами. После этого я, вспомнив цитату из рыцарских времен, сказал гауптштурмфюреру Кальтхофену громко и твердо:
