То, что дело не ограничится сотней приседаний, мне было ясно с самого начала. Каждый раз, когда Пандрик поворачивался ко мне спиной, вместо приседания я только слегка наклонялся и стучал голенищем о голенище, чтобы придать моим упражнениям надлежащее звуковое оформление. Посмотрим, как я из этого выберусь. До вечера еще далеко. Я уже жадно хватал воздух, а мои руки, нагруженные карабином, все больше клонились вниз. Пандрик подложил еще пару брикетов в железную печку рядом со мной и удобно устроился за столом, наблюдая за моей гимнастикой. С раскаленной печью в помещении было жарко и без моих упражнений, поэтому я потел все сильнее и сильнее. Пот заливал мне глаза, тек по губам и заливался за ворот полевого мундира. Длинная шинель забирала силы, путаясь в мокрых от пота коленях. Груз в ранце толкал меня то вперед, то назад. Колени уже дрожали, и мне стоило большой энергии не подавать никакого вида этому профессиональному мучителю.
— Ну, отдохните теперь немного. — Когда он заметил мое удивление, то продолжил: — Работайте теперь одной ногой, чтобы другая пока могла отдохнуть.
Надо ли говорить, что даже если бы я хотел, то с такой нагрузкой на одной ноге присесть уже не мог.
— Значит, невыполнение приказа?
Ты, проклятая свинья, конечно же, хочешь вынудить меня доложить: «Я не могу выполнить приказ». Вопреки приказу я решил пользоваться двумя ногами. Мне было тяжело, кирпичи в моем ранце тянули назад, а трясущиеся колени едва позволяли держать равновесие. При каждом выдохе капли пота слетали с губ. Снова введенный галстук дополнительно лишал меня воздуха. Когда Пандрик на мгновение снова отвернулся, я одним движением сорвал самую дурацкую принадлежность униформы и бросил ее в стоявшее рядом со мной угольное ведро. Пандрик услышал звук сорванного галстука и с бешенством набросился на меня:
— Кто вам позволил? Как вы дошли до того, что стали портить предметы обмундирования?
Я молчал. Говорить мне было нечего.
— Конечно же, ранец стал тяжелым для вас. Тогда спокойненько снимите его, карабин возьмите за спину, а ранец — на грудь. Смотрите, осторожно, чтобы не обрушился потолок. А теперь мы покинем это гостеприимное помещение и немножко охладимся. Итак, положение для прыжков принять! И прыыыыгаем!
Когда я присаживался, ударился лицом. Уже конец? Но это был не пол, а ранец, на который налетела моя голова в шлеме. Когда я попытался продолжить выполнение приказа, мне удалось сделать лишь смешное движение вперед. Это был не прыжок, а попытка бросить себя в пыль. Он своего добился! Я уже больше не человек, а лишь потешный крот, мокрый и вонючий, и при этом готовый выть от бессильной злобы. Сквозь слезы я увидел неподвижно стоящий перед моим лицом блестящий сапог Пандрика. Когда я пытался подняться, тяжелый ранец снова валил меня на пол. Так я и оставался в таком унизительном положении, поедаемый за мое бессилие злобой на себя настолько глубокой, какая может быть только у существа, утратившего вчерашнюю личность, а ту, которая будет завтра, еще не получившего.
