После того как последняя колонна долго проходила через ворота, весь сегодняшний караул построился перед главными воротами и ждал, пока не закончится перекличка в лагере. Наконец долгожданный сигнал горна подтвердил прибытие всех заключенных. Только теперь после далеко слышного звука горна снималось оцепление вокруг рабочих мест в лагере СС, а мы могли идти строем в казарму.
«Карабины, пистолеты-пулеметы и пистолеты разрядить!» Патроны пересчитаны и собраны, личный состав караула может идти в расположение. После ежедневной чистки оружия этот день службы закончился.
После ужина мы сидели в тренировочных костюмах на сосновых скамейках перед казармой и обсуждали сегодняшнее происшествие: нападение цыгана на часового. Каждый пытался по-своему высказаться о происшедшем и свыкнуться с фактом, что он, хотя бы и против своей воли, в будущем может занять место, на котором никогда даже не думал находиться. Свобода была целью одного и жизнь — правом другого.
Право! Об этом я еще долго думал. Право всегда имеет более сильный! Там где сила, там и власть, и сильные создают право по своему вкусу.
Сегодняшний случай совершенно ясен. Цыган сделал все, чтобы снова обрести свободу, часовой выстрелил, и ему, как свидетелю нападения, совершенно не надо мучиться раскаянием. Но что делать, если отчаянный заключенный упрямо идет через цепь конвоя, не обращая внимания на предупредительные крики часовых? Медленно, шаг за шагом. Никакого насилия, никакой ненависти, и только тихо скажет: «Часовой, застрелите меня, пожалуйста!» Такое тоже уже было. Молодой солдат совершенно не был бесчувственным чурбаном. Он все же попросил старика возвратиться назад и покинул свой пост, отойдя немного перед ним. Но тот упорно продолжал свой путь к свободе, до тех пор, пока избавительный выстрел не заставил его упасть среди деревьев. Теперь он был «свободен», а часовой на всю жизнь стал пленником своей совести. Разве можно освободиться от мысли, что ты застрелил безоружного старого человека?
Но вот наконец и это я прошел: первый выход в город под присмотром унтерфюрера-инструктора, первый в моей жизни 10-километровый марш-бросок и первые боевые стрельбы.
Если о первом событии еще можно сказать, что я достаточно хорошо смотрелся в черной форме и, учитывая постоянные напоминания нашей «гувернантки», в брюках, своим бравым видом вызывал уважение к нашим войскам, то с сожалением должен был констатировать, что бегун на дальние дистанции из меня получился никудышный, а стрелок из винтовки — весьма посредственный. Если остальные товарищи выполнили норму на спортивный значок почти играючи, я не смог за установленное время пробежать десять километров. Я был, наверное, самым плохим бегуном на дальние дистанции в полку. И наоборот, на состязании по стрельбе из пулемета выяснилось, что я стал «маяком роты». При этом учитывалась в основном не точность попадания отдельной пули, а способность как можно более кучно укладывать очередь в цель. Путем постоянных упражнений, которыми я занимался даже во внеслужебное время, я достиг особых успехов во владении этим видом оружия. Я с фантастической скоростью собирал и разбирал пулемет с завязанными глазами и из любого положения с первой очереди поражал головные, грудные и ростовые мишени. Стрельба из пулемета стала для меня благодаря поощрениям нашего командира роты гауптштурмфюрера Цольхофера спортом, и мне удавалось на состязаниях завоевывать для роты призы и благодарности.
