— …Я не знаю, дяденька!!! Клянусь богами, не знаю!!!
— А кто должен знать?! Я, что ли?!
Кнут просвистел на этот раз не впустую, и мальчишка-конюх, взвыв от боли, попытался удрать от взбешенного Бьёрна, но кнут обвился вокруг его ноги и повалил на землю.
— Я, что ли, должен знать, кто лошадей по ночам переставляет?! Тем более, по-моему, ясно было сказано, к моей лошади никого не ставить!!!
— Ты что себе позволяешь!!! — крик остановил очередной замах кнута. Зеленые глаза обожгли адским пламенем, тонкие губы твердо сказали: — Бить некого?! На слабых отыгрываешься?! Не тронь, я сказала!!!
Мальчишка-конюх отполз к ногам Любавы и спрятался за нее. Кнут вновь свистнул в воздухе, но обвился не вокруг парнишки, а хлестнул по подставленной руке, натянулся, схваченный твердыми пальцами. Любава закусила губу от боли, зажмурилась, но тут же раскрыла глаза и твердо посмотрела на Бьёрна.
— Коли бьешь, так имей смелость бить того, кто может ответить! — крикнула она и с силой дернула кнут на себя. — Меня бей, я коня переставила!
От её рывка Бьёрн даже не шелохнулся, сам дернул так, что девушка, едва не упав, оказалась рядом с ним, со злостью прошипел:
— Что, теперь все будешь мне назло делать, дурой себя выставлять?!
— Сам ты себя дураком выставляешь! — с той же злостью, как змея, прошипела Любава. — Чурбан дубовый, бьешь, не разобравшись! Тоже мне, правитель! Дубина стоеросовая!
С этими словами она выпутала свою руку из кнута, развернулась, по обыкновению, хлестнув Бьёрна волосами по лицу, и подошла к несчастному конюху. Присела перед ним на корточки.
— Прости, что за меня досталось, — улыбнулась она. — Завтра-послезавтра можешь отдыхать, скажи, я велела. Беги.
Парнишка умчался — только ветер свистнул да пятки сверкнули. Любава встала и повернулась к Бьёрну.
— Дура, — сплюнул он, развернулся и пошел прочь, раздраженно отшвырнув кнут сторону.
— Чурка с глазами! — не осталась в долгу Любава и прошмыгнула в конюшню.
…Гилрэд украдкой посмотрел на Бьёрна и снова отвернулся. Вот уж правда не найдется на свете человека, с которым он бы не мог повздорить. Даже со своей невестой… Правда, была бы воля Бьёрна, он бы вообще не женился, да совет настоял… Гилрэд отвёл взгляд от друга (именно сначала друга, а потом уже короля) и посмотрел на дверь, в которую должны были ввести княжну. "Ну, чего же они мешкают? — заволновался парень. — Бьёрн, похоже, сейчас начнёт кипятиться…"
И именно в этот момент, когда Бьёрн уже был готов вспыхнуть как порох, двери открылись и в зал вошла Любава. Бедную девушку было не узнать. Куда подевалась озорная хохотушка, рыжая бестия, боевая и отчаянно гордая девчонка? Она была бледна как снег, зеленые глаза потускнели, словно их задернули пеленой, губы побелели и видимо дрожали. Она шла медленно, еле-еле переставляя ноги; под руки её вели отец и брат, и здесь эта обычная часть церемонии смотрелась так, как будто они её поддерживали, чтобы она не упала. Никто бы не удивился, если бы девушка пришла в таком состоянии на похороны; белый цвет её платья, венок из белых цветов выглядели скорее как траурные для человека, который хоть раз заглянул в её глаза. А в глазах её были — боль, страх и отчаяние, скорбь, ужас и печаль.
