Сначала он решил, что расчеты были неверными, и его занесло не в Москву, а в одну из бывших восточноевропейских стран, но потом счел, что латинские буквы в автомате рассчитано на иностранцев.
Но почему латиница используется для написания явно русских фраз?.. И почему всё вокруг написано тоже так странно: «torgovый tsentr», «юvelirnaя masterskaя», «lutchiй kofe evronatsiй s orbitalьпых vzят plantatsiй»?.. Ведь перед отправкой сюда мне никто не говорил об этом… И никто меня не предупреждал о странных «кнутах», и о лифтах внутри жилых помещений, и о такси-автоматах… Но потом он вспомнил слова инструкторов по адаптации: «Это мир, где постоянно что-то меняется, поэтому не стоит воспринимать то, что мы сейчас вам рассказываем о нем, как некую догму… Мы нарочно не забиваем вам голову подробными описаниями и объяснениями. Просто к моменту вашего прибытия там всё может коренным образом измениться, потому что использование информации, полученной нашей Ассоциацией из будущего, неизбежно ведет вначале к микроскопическим, а затем — к макроскопическим изменениям… В то же время вам не следует бояться. Попав в этот мир, вы перестанете замечать все последующие коррективы, они будут для вас естественными, потому что произойдут задолго до вашего появления в этом мире».
Инструкторы были правы.
Однако сейчас, когда он осознал, что это такое — оказаться в мире, где неожиданности подстерегают тебя на каждом шагу, ему стало вдруг так страшно, как не было страшно даже в Чечне, когда приходилось ступать по заминированным развалинам, ежесекундно рискуя взлететь на воздух…
Нужно было куда-то идти, но куда — он не знал. В таких случаях говорят: «Куда глаза глядят»… Глаза Ставрова глядели в узкие, кривые улочки, где было меньше света, и именно туда он и направился.
На ходу Георгий обдумывал сложившуюся ситуацию. В ней было два обстоятельства, одно из которых ему нравилось, а другое — нет. С одной стороны, переброска по Туннелю состоялась, причем он остался в живых и очень удачно прибыл в пункт назначения (а назначения ли? может, сейчас, и не середина двадцать первого века?) ночью, а не днем (Ставров живо представил себе, как бы ему пришлось улепетывать от погони средь бела дня, и невольно поежился) — и это не могло не радовать. Но, с другой стороны, его прибытия ждали, если навалились со всех сторон, едва он успел прийти в себя, а раз это была засада, то, значит, кто-то его предал. Предать же мог лишь тот, кто работал на Ассоциацию либо здесь, либо там…
