В ту пору я легко краснела, особенно тайным своим мыслям, которые не всегда решилась бы повторить вслух.
Мы попробовали попраздновать втроем, даже шампанского выпили, но веселья как-то не получилось. Танька все рвалась танцевать с Макаровым и бесцеремонно приставала к нему: «Расскажите нам про войну, Федор!» Но танцевать Макаров категорически отказался, чтобы не разбудить музыкой Зинаиду, а рассказать про войну обещал в другой раз.
Вскоре на Татьяну напала неудержимая зевота, и я засобиралась домой.
Макаров велел Таньке ничего не убирать, а прилечь отдохнуть на диване и дожидаться его. А он проводит меня до дому, подышит немного воздухом, вернется и поможет ей. Они потом еще чаю попьют с шоколадными конфетами из большой подарочной коробки, которую принес кто-то из начальства. Он ее при этом назвал сестренкой, и она, блаженно улыбнувшись, как послушная девочка прилегла на диване. Макаров заботливо укрыл ее шалью.
На улице было прекрасно. Горели фонари, шел мягкий крупный снег, похожий на куски ваты, из многих окон слышалась музыка, везде разная, пахло мандаринами, и тротуары были девственно белыми. Не было видно даже следов от машины, которая приезжала за начальством, вроде ее и не было вовсе… Деревья стояли мохнатые, как рожки у молодого оленя. Я вдохнула полной грудью и выдохнула из себя все мерзости этой вечеринки.
— Когда-нибудь я встречу Новый год в лесу, среди красивых деревьев, — сказала я.
— А кто же вас будет охранять от голодных волков? — тут же подхватил разговор Макаров.
— Вас позову. — Я серьезно посмотрела в его светящиеся в лучах фонарей глаза. — Пойдете?
— Я уже пошел, — так же серьезно сказал Макаров, залезая в мою просторную муфту, пропахшую бабушкиной «Красной Москвой». Это было так внезапно, так откровенно, руки были такими горячими, ищущими, что я от неожиданности захлебнулась холодным острым воздухом и на мгновение потеряла дыхание.
— Двуногие волки опаснее лесных… — прошептал он и вдруг приблизил свои заиндевевшие усы к моему беспомощно хватающему воздух полуоткрытому рту. Я почувствовала крошечные льдышки на губах и не сразу сообразила, что надо что-то делать: или ответить на поцелуй, а этого я еще толком не умела, или сжать губы и попытаться отстраниться, что было еще не поздно, так как руки его блуждали по моим в муфте, ставшей тесной и таинственной. Но я так и стояла, дыша ртом сквозь его усы и чувствуя, как льдинки тают от нашего слившегося дыхания.
