Торшер и кресло стоят в моем доме до сих пор, а подстаканник вместе с хрустальным стаканом в свое время побывал в комиссионном магазине на улице Горького. Разные бывали времена…
Так вот, любовь к книгам у меня определенно от дедушки. Не знаю, что читал он, но я предпочитала книги про любовь. И чтобы там было побольше про это… Слово «эротика» в то время было почти неупотребимо.
7
К тринадцати годам я прочитала всего Мопассана. Почему-то он был моден среди девчонок, особенно «Милый друг» и «Жизнь». Прочитала «Жерминаль» Золя, «Гав- риилиаду» Пушкина и все его нецензурные эпиграммы и стихи. У нас было большое академическое издание. Правда, о чем конкретно идет речь в «Гавриилиаде», мне объяснили много позже. На дальней полке, среди античной литературы, я нашла «Золотого осла» Апулея. Там же я случайно обнаружила Гая Светония «Жизнь двенадцати цезарей».
Разумеется, от девчонок я ничего не слышала об этой книжке и открыла ее из праздного любопытства, но, наткнувшись на описание оргий Нерона, страшно этой книжкой заинтересовалась.
Кроме того, я освоила все девять томов «Тысячи и одной ночи», «Декамерона» Боккаччо, знала почти наизусть все известные места из «Тихого Дона» Шолохова и даже пыталась по совету подружки читать «Бруски» Федора Панферова, но не смогла даже добраться до нужных мест.
Читала я в основном, как и дедушка, в его кресле, включив старинный торшер и поставив на подлокотник его стакан в серебряном подстаканнике с компотом из сухофруктов.
Бабушка с уважением и пониманием относилась к моему чтению. К дедушкиному же креслу она не подходила чисто рефлекторно, кто бы в нем ни сидел. Изредка я ловила на себе ее умильный взгляд и думала про себя: «Если б ты знала, что я читаю…»
На самом деле, как я это сегодня понимаю, важно было не то, что я читаю, а с какой целью. А читала я не с целью получить новые знания, а только для того, чтобы с жадностью впитывать в себя до последней капли всю эротику, пускать ее себе в бешено мчавшуюся по жилам кровь и со сладким удивлением прислушиваться к тому, как все большое и зрелое тело отзывается на этот божественный и желанный яд в крови. Как набухает и тяжелеет грудь и твердеют соски, как начинает сладко ломить и выворачивать суставы, как тянется и прогибается позвоночник, как становится горячим и наполненным низ живота, как непроизвольно напрягаются ягодицы и сжимаются бедра. Что есть силы. До боли…
Однажды — никогда не забуду этот день — я сидела в кресле с книгой Апулея, в который раз перечитывая сцену любовных игр Луция со служанкой Фотидой, в которой она, «часто приседая» над ним «и волнуя гибкую спину свою сладострастными движениями», досыта кормит его плодами «Венеры Раскачивающейся». Непроизвольно сжимая бедра и ягодицы, я почувствовала начало чего-то большего, чем испытывала от подобных действий до сих пор. Дома никого не было, меня ничто не сдерживало, и я, издав неожиданный, еще больше меня возбудивший стон, уже сознательно сильнее сжала свои сильные бедра, стремясь навстречу надвигающемуся блаженству. Острое, как боль, наслаждение усилилось. Я еще сильнее сжала бедра. Книга выпала из моих рук, и я, невольно подняв их, положила себе на грудь. Глаза мои сами собой закрылись. Я увидела Алексея. Это его я сжимала своими мощными бедрами. Я сдавила свою грудь, еще сильнее сжала бедра и уже не застонала, а зарычала по- звериному. И в это мгновение из самой глубины меня, точно огромным огненным шаром, исторглось острое, нестерпимо жгучее блаженство…
