Зато вокруг котельной, непосредственно у стены, был кусок настоящей волшебной земли. Эту землю грели мощные трубы с горячей водой, которые были недалеко от земной поверхности, поэтому еще в марте там стаивал снег и начинала расти трава. Земля у стены была мягкая и рыхлая. И почему-то всегда здесь грело солнце.
Иногда я специально выбегал во двор пораньше, чтобы побыть у этой зеленой стены. Поковыряться в свежей земле.
Не знаю, поймете ли вы меня правильно, но эта свежая земля, когда с нее сходит снег, и она лежит вся в лужах, заваленная всяким дурацким мусором, отлежавшимся в сугробах за зиму: окурками, пачками сигарет, молочными пакетами, пробками – есть в этой освободившейся земле что-то притягивающее человека.
Вот меня, например, такая земля всегда притягивала. Я просто не мог ходить весной только по асфальту, я всегда брал из дома старый малышовый совок, или ножик, или даже просто палку и шел ковыряться в почве. Мама знала эту мою особенность и не выпускала во двор без резиновых калош и двух пар теплых носков на ногах. Тогда еще люди покупали калоши. Черные снаружи и красные внутри. И это правильно, потому что резиновая обувь не греет, а нерезиновая промокает. Советую вам найти на антресолях чьи-нибудь старые калоши и немедленно, как придет весна, начать их использовать.
Так вот, земля была хороша везде, в любом кусочке нашего двора, но здесь, у стены – она была просто необыкновенная. Черная, блестящая, мягкая. Она легко резалась, лепилась, ковырялась, как морской песок, – да что песок, она была лучше песка, она была как глина, и даже скучный дядя Володя иногда подходил ко мне, предварительно вооружившись лопатой, и говорил, ковыряя лопатой эту теплую землю:
– Глину лепишь, парень? Ну давай, лепи...
В этой черной весенней земле, в которую я зарывался, как крот, можно было найти всякие чудеса, вроде груды аптечных пузырьков с неизвестной жидкостью или огромной рессорной пружины, которая одним своим ржавым величием могла отпугнуть любую маму с коляской, а надо сказать, что именно они, мамы с колясками, были главными противниками моих отношений со стеной, ибо им не нравился мой перепачканный, видите ли, вид, мои заляпанные грязью калоши, моя угрюмая сосредоточенность и мои жуткие находки.
Их дети, если они уже достигли того возраста, что могли ходить, были, разумеется, совершенно иного мнения. Они лезли ко мне и требовали, чтобы я немедленно дал им и пружины, и пузырьки, и обломки кирпичей, и черт знает что еще, а те, что были потрусливей, те просто стояли, смотрели, как я роюсь в земле. Стояли долго без движения, но если их начинали уводить от меня, они поднимали такой рев, что из котельной вдруг выскакивал дядя Володя с лопатой наперевес, и тогда мама, подхватив ребенка, просто быстро бежала к подъезду, отчаянно выкрикивая на ходу:
