Надо сказать, боялся я этих шмелей. Оказалось, зря трусил – очень глупые они. И занятные. Так стараются! Так лезут на эти цветки! Висят в воздухе, ужасно озабоченные. Им же надо разглядеть, кто в каком цветке сидит, куда можно, куда нельзя, где пыльцы больше... Мохнатые такие, даже погладить хочется.
Но я их не гладил, я их ловил. Ловил, конечно, больших. Шмелей. Вряд ли это были большие пчелы. У пчелы вид трудовой. А у шмеля просто красивый.
Наловил штук десять. Научился не открывать широко коробку, чтобы пойманный шмель не вылетал. Чуть-чуть открывал. И в каждой коробке у меня уже штуки по три-четыре сидело.
Потом я устал, выскочил в траву, а здесь уже Хромой. Смотрит на своего единственного шмеля.
– Смотри, Лева, он боится.
– Кто боится? Ничего он не боится. Он осматривается.
Шмель у Хромого какой-то ненормальный попался, действительно. Бегает по кругу. Пробежки совершает.
Мои совсем не так себя повели.
Вернее, они по-разному себя повели. Одни лежат и все. Другие через них перелезают. Третьи кусают первых и вторых. Четвертые пытаются ползти по стеклу. И падают.
– Где твой? – спрашиваю Хромого.
– Вон. Вон он... Он самый большой.
– Кто самый большой? Вон самый большой! Смотри, сейчас они подерутся.
И верно, подрались. Только плохо как-то. Неинтересно. Блям, блям лапкой. Потом упали оба и не дышат.
– Им воздух нужен, – говорит Хромой.
И в глазах у него такая железная грусть. Не просто грусть, а железная. Есть у него такое выражение лица. Очень я это выражение лица не люблю.
Но я молчу. Я прижался к банке. Боже, что же творится в этой банке! Шмели сворачиваются клубочком, потом разворачиваются. Умирают. Оживают. Ползут. Лезут. Взлетают. Падают. Выпускают жидкость. Топчут друг друга. Едят эту жидкость.
– Это не дом, а тюрьма, – говорит Хромой.
– Ну и ладно! Не хочешь ловить? Не лови! – кричу я, сбиваю ногой банку и...
И тут происходит вещь, которая со мной бывает. Необъяснимое желание. С вами тоже наверно бывает это необъяснимое желание.
И вот, повинуясь желанию, я первым движением сбиваю банку, а вторым... наступаю на всю эту кучку.
Потом мы садимся с Хромым на корточки. Зажимаем носы. Какой запах! Какой жуткий запах! Вот как пахнет тюрьма! Слизь, слизь, растоптанные крылья, лапки.
– Хорошо хоть, мы шмелей ловили, – тихо говорит Хромой.
– А я не знаю. Я не знаю, как отличить пчелу от шмеля, – повинуясь необъяснимому желанию быть честным и сильным в признании своих ошибок, говорю я.
