Одновременно не прошла проверки практикой только что провозглашенная теория Хантингтона, согласно которой грядущие войны должны были пройти по линиям цивилизационных разломов, более или менее совпадающих с линиями конфессиональных размежеваний. Между тем Коалиция объединила как христианские [165], так и мусульманские страны [166].
И в каких бы парадоксальных формах ни «отмывался» идеологически факт союза с христианами против мусульман в той же Саудовской Аравии, сам по себе он прекрасно иллюстрировал вторичность конфессиональных различий по отношению к более важным, стратегическим и экономическим, задачам.
Война в Заливе, ставшая первой войной арабов против арабов, показала, что в мире возникает новая доминанта, по отношению к которой и определяются все остальные субдоминанты — или, если угодно, одна определяющая ось, по отношению к которой и будут выстраиваться все остальные силовые линии. И это — превращение США в единственную сверхдержаву.
Генерал Халед может сколько угодно золотить пилюлю, всячески подчеркивая в эпилоге, что США вовсе не собираются играть роль «международного полицейского»; все прекрасно понимали, о чем идет речь. И в самих США вопрос ставился гораздо откровеннее. Так, журнал «Тайм» в номере за 11 марта 1991 года, отметив решающую роль той поддержки, которую СССР «оказал антисаддамовской коалиции», писал далее: «Нужно срочно расшифровать идеи Джорджа Буша в отношении нового мирового порядка. До какой степени Америка готова принять на себя роль мирового полицейского? Более точно, при каких обстоятельствах США и некоторые их союзники могут опять предпринять действия, сравнимые с теми, что были осуществлены в Заливе? Конечно, это не может быть сделано в ответ на любое проявление агрессии где бы то ни было. Но как Вашингтон будет определять и выбирать?»
А 9 апреля, выступая в Вашингтоне с речью о своем видении роли Соединенных Штатов на международной арене в условиях, складывающихся после войны в Заливе, министр обороны США Р. Чейни прямо сказал: «На мой взгляд, совершенно очевидно, что США утверждаются как единственная реальная сверхдержава в мире». Все аналогии из эпохи присутствия в мире двух сверхдержав мгновенно перестали работать, и есть основания думать, что одним из первых это понял сам Хусейн. Первоначально он, как о том свидетельствуют его беседы с Ясиром Арафатом и президентом Йемена, был склонен осмыслять ситуацию в «формате Вьетнама», уповая на хорошо известную слабость американцев в сухопутных сражениях, при непосредственном боевом контакте с противником. Однако, помимо громадной разницы в ландшафтах двух стран
