— На свадьбе увидишь! Да не переживай, ма, тебе понравится, не из наших, не актриса. Из простой семьи и с высшим образованием, как ты хотела.
— Скажи хоть, как ее зовут, — настаивала мать, как будто это имело значение.
— Катерина, — ответил брат, она и не думала, что он ответит, но он сказал, — Катерина, — и улыбнулся незнакомой ей улыбкой.
— Хорошая девушка, — успокоилась мать, словно имя сообщило ей недостающую информацию. А она, уже беременная, хоть и не знала еще об этом, почувствовала укол ревности, брата у нее все-таки отняли. Она никогда не сможет полюбить его жену, нет на свет такой девушки, что смогла бы быть ему подстать. Ее муж на новость отреагировал безразлично, заявил:
— Надо думать, не в последний раз женится.
Они поругались с мужем, она проплакала до полночи, а муж делал вид, что спит и даже не обнимал ее как обычно. Ревновал, наверное.
Когда все произошло и брата забрали, у мужа вырвалось:
— А как ты полагала? За бездумность платить надо! — но испугавшись мгновенно искривившегося лица жены, оберегая ее и их будущего ребенка (она только в этот день узнала от врача, что подозрения не беспочвенны), усадил к себе на колени и ласково забормотал в испуганное ушко:
— Ну что ты, что ты, все образуется, увидишь, завтра же образуется, это недоразумение, ошибка.
Она сама знала, что это ошибка, но ничего не образовалось, брату дали немыслимый срок, три года не известно за что. То, что говорилось на суде, не имело к брату отношения, но что там говорилось она не слышала сама, родители и муж настояли на том, что ей нельзя, ей повредят отрицательные эмоции. Она подслушивала, когда муж уезжал в свои командировки, как шепчутся в спальне родители, и собирала информацию по крошечкам, так до конца и не поняв, что же произошло. Ее беременность оказалась для родителей той самой соломинкой, они принялись чрезмерно опекать дочь, словно это могло помочь сыну. За прошедшие месяцы мать настолько измучила ее докучливой заботой, что сейчас она боялась шевельнуться, лишь бы мать не проснулась, лишь бы не пришла спрашивать, как дела, не села напротив, раскачиваясь взад-вперед на табуретке, вздыхая и подавляя слезы.
Нет, она сама ни за что не станет изводить своего ребенка излишней заботой. Но как же при этом устроить так, чтобы у него все сложилось хорошо — она не посмела додумать "не как у брата". И женщина принялась молиться, не Богу, в Бога ее научили не верить, неизвестно кому, кому-то старшему и всемогущему, может быть, судьбе.
