Наигранно строгие глубоко посаженные глаза жёлто-карего цвета встретились с моими, и в них разлилось облегчение — они невольно подобрели. Как ни старался мистер Крестовский сохранять бесстрастное лицо, ничего у него не получилось. У него это вообще никогда не получалось. Поэтому он осторожно, чтобы не потревожить мою левую руку, в вену которой была введена игла капельницы, присел на край постели.
— Как самочувствие? — поинтересовался он. С трудом отлепив пересохший, а впоследствии заплетающийся язык от нёба, я тихо промямлила:
— Бывало и хуже… Спасибо.
— Всегда пожалуйста, Кейни, — ответил доктор, — с кем это ты так поцапалась?
— А то Вы не знаете, — я попыталась фыркнуть, но не смогла. Голова, точнее, наковальня, которая была вместо неё, слегка кружилась
— подташнивало.
— С Эдуардом? — не спросил, а скорее утвердил Крестовский и неожиданно вспыхнул. — Нет, я тебе определённо поражаюсь! Он же сильнее тебя, что ты к нему лезешь?!.
— Я была Принявшим… — слабо, но оборвала я его гневную тираду.
— Ах, вот оно как, — врач заметно смягчился и шумно вздохнул, как порой вздыхают глубоко умудрённые жизнью люди. — Диву даюсь! Эдуарда я знаю с тех пор, как он трёхлетним запуганным ребёнком попал в Киндервуд — он постоянно стоял у меня на учёте, так как был (и есть) не совсем человеком — добрая душа! Милый, спокойный парень, красавец, не дурак, не зануда и не увалень. И только ты умудряешься с ним не ладить! Все девчонки его обожают, кроме тебя. В чём дело, Кейни?.. Ты, конечно, не обижайся, но у меня начинает создаваться впечатление, что ты… гм… немного не той ориентации.
Всё, что я могла — скорчить выразительную мину, показывая, что я, если б могла, высказала. Просто приличия не позволяют.
— Ладно-ладно, извини, — примирительно произнёс Крестовский и потрепал меня по щеке (если только у наковален есть щёки), — но ей-богу, я тебя не понимаю.
— Слишком он много о себе думает. И слишком хорошо дерётся, — чуть слышно выдохнула я, считая, сколько оборотов вокруг меня делает комната в единицу времени. — И он… не в моём вкусе
— Ага, — кивнул доктор, — тебе нравятся темноволосые голубоглазые? Тощие? Или всё-таки пухленькие?
Я измученно улыбнулась и, кивнув, посмотрела в потолок, где играли солнечные зайцы от блестящего оборудования реаниматорской. Ха! А куда ж ещё я могла попасть после всего? Мне манипуляционная как родная теперь — как-то раз я здесь даже Рождество встречала! Разумеется, в компании друзей. И знаете, это даже прикольно — пить соки из пробирок и резать торт пилой, которой обычно делают трепанацию черепа. Хирург, главное, был „в диком восторге“, когда потом пытался эту самую пилу отмыть от засохшего крема.
