— … Он больше не обращает на меня внимания… — наконец судорожно выдавила девчонка.
— Эдуард что ли? — я неуклюже выползла из-под простыни, стянула спальную футболку и слегка поморщилась от боли в мышцах и окружавшего меня лёгкого запаха пота. Вчера надо было искупаться в холодном-холодном бассейне, мимо которого пробегала, но тогда я вбила себе в голову, что нет времени, а теперь пахну как рабочая лошадь…
Но да ладно, где мои шмотки? Опять валяются в беспорядке рядом с тумбочкой без дверцы? У-у-у, старая песенка. Каждую ночь моё величество слишком сильно устаёт, чтобы нормально сложить на стуле свои вещи.
— Мы с ним вчера так хорошо болтали, а сегодня утром он со мной даже не поздоровался, — продолжала Люсии, и её глаза опять заблестели слезами.
Я отряхнула лифчик от пыли и задумалась. Ну что я ей могу сказать? Что он ещё не проснулся или страдает склерозом (ох, если бы это было так! Его сейчас вообще не было бы в этом мире — уж я б постаралась…)? Но почему я, чёрт подери, должна беречь детские чувства этой маленькой соплячки? Кто волновался о моих, когда высасывал кровь из наших с Киарой родителей, давился ею, брызгал на белые обои и кремовый балдахин? Кто-то подумал о том, что я почувствую, когда увижу мёртвых обескровленных родителей, валяющихся на полу в бледных лучах восходящего солнца? Никто. Стало быть…
— Люси, — произнесла я, не глядя ей в глаза, и внешне полностью сосредоточилась на одевании, — ты, конечно не обижайся, но ему на тебя плевать. Ты для него слишком маленька.
— Но как же… — начала было она дрожащим голосом, однако я, натягивая футболку, раздражённо оборвала её:
— Никак! — а потом добавила, но уже мягче. — Люси, он — не бог, а внешность ничерта не значит! Зачем его любить, если он не заботится о тебе, не переживает, не защищает тебя? Запомни раз и навсегда одну простую истину: тот, кого любят все-все-все, любит только себя, потому что ему говорят, что он лучший. А ведь мы все любим только лучшее. Понятно?
Она кивнула, от отчаянья закусив нижнюю губу, а я одевала штаны под раздражающее молчание, и чувствовала, как все мои мышцы натягивались до предела и болели, болели, болели… Это, конечно, дело очень даже привычное (я, как, впрочем, уже говорилось, ещё легко отделалась), но всё равно неприятное, поверьте.
А ещё более неприятным было лёгкое чувство вины, которое я испытывала. Но почему опять виновата я?! Я что, виновата, что эта малолетняя соплячка не нравится Эдуарду?! Или что она ещё маленька для него?! Ничерта я не виновата!!! Не виновата!!! Тогда откуда же это чувство вины? Утро и без того паршивое, а теперь…
