— Сынок, — прошептал в ухо сыну Детлеф Реннер, — что-то у нас Кри захандрила. Погляди сам…
Разгорячённый Аксель обернулся и увидел, что его сестра, не участвуя в общем веселье, стоит, как статуя, с каменным лицом, стараясь подавить слёзы. Мальчику стало и досадно, и немного совестно, и опять досадно…Он любит Кри. Очень! Но при чём тут она?
— Вот что, принеси—ка свой «Кэнон», — сказал отец. — Сделаешь пару снимков на память, пока не стемнело. А я её успокою…
Аксель даже языком щёлкнул с досады. Идиот! Балбес, в десять раз больший, чем любой Жоан! Ведь как раз теперь можно безбоязненно и безнаказанно снимать Пепу, и это таки будет память на всю жизнь! Он испытующе покосился на отца — угадывает тот его мысли, или нет, и случайно ли именно сейчас отсылает прочь? Но широкое и тоже будто вытесанное из камня папино лицо, освещённое предзакатным солнцем, было, как всегда, спокойно и доброжелательно.
Коротко кивнув и стараясь не глядеть на Кри, Аксель стрелой промчался мимо навеса, вдоль ряда карликовых пальм, юркнул в парадную дверь, обогнул стойку «ресепсьон» и вылетел в патио. Как он ни спешил, пробегая мимо фонтана по гулким плитам, в мозгу его мелькнула мысль, что ничего тише и красивее этого увитого плющом вечернего дворика он никогда не видел…Дверь на чёрную лестницу под самым его окном…Ещё полминуты — и он у своего номера. Торопливо открыв дверь ключом, Аксель выхватил из тумбочки заряженный до зубов фотоаппарат и, разгибаясь, почувствовал, что в комнате что-то не так. Может, дверца шкафа как-то иначе приоткрыта, чем он её оставлял…или чемодан чуть выдвинут из-под кровати? Рывком открыв его и уже досадуя на потраченные драгоценные секунды, мальчик увидел, что всё там, внутри, конечно же, в порядке. Показалось…А шкаф он просто не закрыл как следует, уходя. Вперёд!
Он обмотал ремешок от футляра «Кэнон» вокруг запястья, выскочил из номера, запер его, чувствуя спиной неуют пустого, тёмного коридора, вихрем скатился по чёрной лестнице во дворик и побежал к фонтану. Но, поравнявшись с ним и увидав краем глаза сгорбившуюся фигурку святого, охваченного непонятным ужасом, Аксель резко, на манер Пепы, развернулся и окинул взглядом пространство за своей спиной.
Патио был пуст.
По его каменным плитам гулял лишь вечерний ветерок.
Аксель медленно поднял глаза к своему окну и опять не увидел ни одной живой души. В этом можно было не сомневаться. Потому что у его окна, держась костлявыми пальцами левой руки за распахнутый ставень, висел в воздухе скелет ребёнка и жадно глядел Акселю вслед.
