В противоположность спекулятивной космологической традиции с ее тенденцией к поиску неизменяемого историки Геродот (Herodotus, ок. 484–425 до Р.Х.) и Фукидид (Thucydides, 460–400 до Р.Х.) больше опирались на опыт, чем на космологические спекуляции, и сделали объектом исследования изменяющееся.
Они повествовали о событиях, которые происходили в определенном времени и месте, тогда как мифологические события были лишены временной и географической привязки («…давным давно…»). Геродот и Фукидид искали объяснение событий прошлого с помощью таких относительно очевидных причин, как психологические факторы и соотношение сил между государствами. Конечно, божественное занимало определенное место в миропонимании Геродота, но оно выступало в качестве судьбы, непредсказуемого, которое необходимо учитывать при рассмотрении исторических явлений.
В работах этих историков наблюдается переход к научному стилю мышления. В противоположность большинству греческих натурфилософов Геродот и Фукидид рассматривали преходящее и изменяемое как важный объект исследования. Тем самым они фактически были близки эмпирическому идеалу научного исследования, который заключается в наблюдении и описании существующей изменяющейся реальности. Эти историки не занимались рациональными и часто непроверяемыми спекуляциями по поводу постоянного элемента, скрывающегося за всеми изменениями.
В противоположность теоретическим спекуляциям досократи-ков о природе Гиппократ (Hippocrates, ок. 460–375 до Р.Х.) отстаивал в области медицины тот же эмпирико-научный идеал, что и Геродот и Фукидид в области описания истории. Человек должен руководствоваться наблюдениями и практическим опытом, а не спекуляциями. Гиппократ принадлежал к той античной традиции, которая была ориентирована на опыт, на факты.
Сейчас Гиппократ, вероятно, наиболее известен своей формулировкой этического медицинского кодекса, который называется Гиппократовой клятвой.
«КЛЯНУСЬ Аполлоном врачом, Асклепием, Гигией и Пана-кеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и без всякого договора; наставления, устные уроки и все остальное в учении сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому. Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство. Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего преднамеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.
