Куда ни толкнется — всюду на его пути словно из-под земли вырастают деревья-великаны, и всюду он сталкивается с ними.
Теперь в этом путешествии по темному лесу Вова совершенно потерял представление о времени и о месте.
Наконец, окончательно выбившись из сил, он упал на сырую траву и заплакал… Ему было бесконечно жаль самого себя… Он не думал ни о ком, кроме себя… Он считал себя непонятым дикарем, который принужден был поступить именно так, как поступил он, Володя.
— Я дикарь! Я волчонок! — повторял он, вспоминая и всячески растравляя себя, — никто, никто не любит меня. Все любят Жоржа… Жорж мамин любимчик… И если бы пропал Жорж, мама умерла бы с горя, а о Волчонке она и не думает грустить… И пускай, если так… И уйдет Волчонок навсегда, уйдет ото всех.
И снова злое, нехорошее чувство причинить боль другим заговорило в Володе. Он быстро поднялся, утер слезы и снова пустился в путь. Но что это? Лес точно поредел как будто… Деревья словно уступали ему дорогу… По крайней мере, они не попадались ему так назойливо на пути. Прошло еще некоторое время, и вдруг между ними замелькали огоньки… Володя весь встрепенулся.
— Чья-нибудь усадьба! — произнес он мысленно… — Или Войтовых, или Извакиных — наших соседей. Беда, если они меня заметят… Сейчас же отправят домой к маме… Лучше проберусь в какой-нибудь сарай и пережду там ночное время… А может быть, и засну на сене… А завтра в путь, куда глаза глядят… Только интересно было бы узнать, чья это усадьба?
И крадучись, как кошка, Володя осторожно пробрался к освещенным окнам и вдруг чуть не вскрикнул от удивления и испуга.
Эта усадьба была их!
Он, стало быть, проплутал, благодаря темноте, поблизости, как в заколдованном кругу, и очутился снова на том же месте. В одну минуту сообразив это, Волчонок быстро метнулся в сторону, намереваясь бежать отсюда, как вдруг одно из окон нижнего этажа широко распахнулось, и в нем появилась фигура женщины.
— Мама! — точно что по сердцу ударило Володю при виде нее.
Да, мама… Но что сталось с нею?
Свет лампы, стоявшей на столе у окна, ярко озарял ее лицо. Оно было покрыто тою мертвенно-темною бледностью, которая бывает только у покойников. Глаза Зинаиды Вадимовны, округленные темными кругами, странно горели. Вся она разом осунулась и казалась постаревшею на несколько лет.
— Что с мамой? — болезненно отозвалось в душе Вовы. — Почему она так переменилась… Не случилось ли чего с Жоржем? — мелькали в уме мальчика смутные догадки…
