- Откуда у тебя такая хорошая цепочка? - спрашиваю я. - От часов?
- Да, для часов. Папа мне вместе с часами из Америки привез.
- Сколько стоит?
- Два доллара.
- А кто твой папа?
- Писатель.
- Врешь.
- Ей-богу.
- Ннуу? Что же он пишет?
- Та разное.
- Скажите... - удивляюсь я. - Тебе что сегодня подарили?
- Пастельные карандаши. А тебе?
- Мне - три рубля. А сколько стоят карандаши?
- Двенадцать.
- Врешь...
- Ей-богу... Умеешь играть в шахматы?..
VIII
Потом, до самого обеда, я играю с Витей в шахматы. Витя меня каждый раз обыгрывает, но меня это не огорчает. Наоборот, даже приятно. Все-таки, что ни говорить, а я на него наюдил.
Возвращаюсь домой счастливый и голодный. Дома гости. За обедом в столовой солнечно, и дым от папирос легкими синеватыми волокнами переливается в золотых лучах, которые сильными снопами бьют в окна. Форточки открыты, и слышно, как на улице кричат мальчишки, чирикают воробьи и полнозвучно, нескладно перезванивают в церквах.
За обедом я наедаюсь шоколаду.
Часов в пять отправляюсь на полянку и в глубине души хочу увидеть Таню. Срываю в садике прутик сирени с зелеными, сочными почками, обкусываю на ходу горькую, весеннюю корочку и, захлопнув за собой калитку с жестянкой: "Вход старьевщикам воспрещен", замираю. На скамеечке, где обыкновенно ночью сидит дворник в тулупе, теперь устроилась Танюша и с ней еще какая-то белокурая девочка. Танюша в чем-то синеньком, в белом фартушке, и в косичках у нее бантики.
В желудке у меня становится пусто и холодно, как перед экзаменом.
- Таня... здравствуйте!
Танюша смотрит на меня не то удивленно, не то разочарованно.
- Здравствуйте, - вяло говорит она. - Познакомьтесь с моей подругой. Ольга.
Я неловко по очереди мну в потной руке две розовые душистые ручки и недоумеваю: "Чего это они такие... кислые?" И вдруг соображаю: "Ах, я дурак, дурак. Да ведь пасха. Нужно целоваться. Ничего не поделаешь".
- Ах да! - развязно восклицаю я. - Христос воскресе! Я и забыл.
У девочек лица расплываются в счастливые улыбки, и они, опустив ресницы и покраснев, говорят в один голос:
- Ах, нет, нет, что вы! Мы с мужчинами не христосуемся.
Пудовая гиря сваливается у меня с души. Все хорошо, но в любви самое паршивое это то, что надо целоваться.
...А колокола звонят, звонят, и кажется, что и завтра, и послезавтра, и через год - все время в воздухе над счастливой землей будет стоять светлый, утомительный, весенний звон.
Начало 1914 г.
