- Здравствуйте, как поживаете?
Передо мной Магда. Физиономия у нее в высшей степени хитрая, в руках мешок.
- Здрасте. Ничего себе. Куда это вы с мешком?
- На море. Хочу набрать хорошей глины. Буду учить лепить... угадайте кого?
- Таню, - роняю я слово, которое уж три дня вертится у меня на языке.
- Да. Вы угадали. Таню. Именно ее.
Многозначительное "вы угадали" заставляет меня покраснеть и в замешательстве поднять с земли кусочек стекла.
- А вы куда?
- В церковь.
- Бросьте, пойдем лучше со мной. Будете помогать глину нести. О Тане поговорим.
Я опять нагибаюсь за стеклышком.
- Уж поздно, опоздаю.
- Пустяки. Успеете.
В церковь мне нужно, но я - тряпка. Через дачи мы идем к обрывам и наперегонки сбегаем по крутому спуску на берег. За городом садится солнце, и его алый, теплый свет мягко заливает косой парус рыбачьей шаланды и противоположный берег залива - Дофиновку. Штиль. Под берегом вода прозрачна, как стекло, сквозь нее отчетливо просвечивает дно, цветом своим похожее на черепаховый гребень. Бегу и думаю: "Недаром Магда сразу же потащила меня на море, наверное, хочет выведать, "за кем я страдаю". А может быть, сама Таня просила узнать. Неужели? Господи, как я счастлив!"
Магда выбирает из обрыва чистые крупные куски желтой глины и заводит разные дипломатические разговоры:
- Вы знаете, мы скоро ставим "Евгения Онегина"?
- Где?
- В жизни. Вы, конечно, будете играть Онегина, Надя - Ольгу, я - сами понимаете - няню.
- А Таня? - вырывается у меня.
- Ну, Таня и есть Таня, так сказать - Татьяна.
Я ужасно краснею.
- Вы, кажется, очень довольны, что Таня будет играть Таню? - спрашивает Магда, и лицо у нее сияет от удовольствия, что все так хорошо устраивается.
Танечку я люблю сильно, очень сильно, но мне неприятно, что Магда влезла в эту историю. "Какое ей дело?" - думаю я. Мне припоминается фраза, которую я однажды слышал в театре: "По какому праву вы лезете ко мне в душу своими грязными пальцами?"
Я представляю себе, как теперь Магда раструбит про нас с Таней по всей "Отраде". Является непреодолимое желание сказать ей что-нибудь такое, чтобы с ее дипломатической физиономии сползло выражение противного блаженства и ехидства. И совсем внезапно, по какому-то дикому вдохновению, я говорю:
- Знаете что, Магда... Только дайте честное слово, что никому не скажете.
- Честное благородное слово, не скажу, - быстро говорит Магда, и на лице у нее столько институтского любопытства, что любо-дорого.
