Примерно до высоты человеческого роста маляр трудился на славу — не оставляя ни пятнышка незакрашенной стены дома и не обращая внимания на то, что попадалось ему под кисть — сама стена, измятая дырявая жестяная труба или стекла узких, как порезы, окон, через которые и без решеток было бы затруднительно проникнуть в квартиры.
Затем, то ли устав, то ли не дотягиваясь на ту высоту, то ли еще выпив, он стал уже небрежно махать своей кистью, оставляя над ровно закрашенной полосой дикие, неряшливые разводы, отдельные вертикальные и горизонтальные линии, похожие на хвосты комет, словно испытывая — на какую высоту он сможет дотянуться своим инструментом с длинной, как у швабры, ручкой, и на какую длину простирается мазок приемлемой насыщенности по цвету, без опускания этой кисти-швабры в ведро с очень жидкой краской.
Дальше верх усеивали большие и мелкие пятнышки — маляр дошел до ручки и стал использовать кисть точно так же, как когда-то «дембеля» использовали для получения звездчатого эффекта на залитых черной тушью листах «дембельских» альбомов обычную зубную щетку, окуная ее в гуашь и затем равномерно потряхивая над картоном, чтобы разноцветные капельки, словно метеориты, срывались с нейлоновых волосков и, шелестя, падали на этот эрзац ночных небес.
Максим, не отрываясь от стены, повернул голову направо настолько, насколько это позволяли сделать шея и плечо, в которое он уткнулся подбородком. Очки пришлось опять спустить на кончик носа, чтобы лучше осмотреться и осознать, что краска, которую он принял за бурую, очень явно отдает красным. Натянутый поверху навес, отяжелевший от большой лужи, собравшейся в его центре, но все еще трепыхающийся по краям от порывов ветра, ставшего очень нервным от зажатости в этом узком колодце, не позволял дождю плевать в лицо Максима, и его воспаленные глаза в кои-то веки за эту дождливую непогоду могли во всех подробностях рассмотреть творившееся в переулке.
Оказывается, трудяга-маляр, не удовлетворившись стенкой противоположного дома, покрасил еще и асфальт, и железную сетку, зачем-то перегораживающую арку, и, как сначала предположил, а потом удостоверился в этом Максим, осторожно мазнув там указательным пальцем, — стену дома-близнеца к которому он прижимался.
Такое трудолюбие производило впечатление, а новый колер данного закутка должен был оказать неизгладимое воздействие на ни в чем не виноватых ранних случайных прохожих, которые и позвонили в милицию. А чуждый эстетству милицейский патруль, примчавшийся через пару часов по вызову, зевая и матерясь, по полному достоинству оценил малярные и, как потом оказалось, — хирургические, изыски, со страху и спьяну стал вызывать все имеющееся в городе и правительстве высокое начальство, не-соображая даже — конкурирующая ли это контора, или дружественная.
